— Караибы! — сказал Сидоренко. — Эти много опасней гор. Надо скорей ладить машину, а то никогда отсюда не выберемся.
Индейцы приближались, окружая со всех сторон аэроплан. Когда они были совсем близко, и передние начали осторожно опускаться в воду, Сидоренко закричал:
— Вали, ребята, в кабину! Я знаю, что делать!
Команда была мгновенно выполнена. Забравшись в кабину, друзья начали в окна следить за движением индейцев.
Скоро вся река была полна людьми. Они кричали, били себя в грудь и наступали с явным озлоблением.
— Ну, как им дать понять, что мы не враги, что мы из СССР? — сокрушенно сказал Микола. — Ведь те были культурные, поняли нас, а эти не поймут…
— Разве попробовать? — предложил Нездыймишапка.
Но Сидоренко сказал:
— Напрасно! Запуганы они, забиты. Здешние помещики держат их в черном теле специально, чтоб выжимать было легче.
Караибы все приближались. Теперь они уже окружили аэроплан тесным кольцом.
— Ну, ладно… — сказал Сидоренко, — начнем, что ли?
С этими словами он дал ход мотору. Едва разнесся рев машины, как караибы остановились и начали пятиться. Но когда Сидоренко дал полный газ и направил машину в самую гущу толпы, началась невообразимая паника. Индейцы кидали оружие и стремительно, давя один другого, бросились к берегам. А машина, вырвавшись из круга, помчалась дальше в открытое море.
— Даешь север! —сказал Микола.
— Правильно! — подтвердил Сидоренко. — Сначала на север, потом на запад.
Приблизительно через час после бегства от индейцев из полумрака океанских сумерек неожиданно вырос зеленый массив неизвестного, густо заросшего острова.
Усталость брала свое, и друзья знаками сговорились пристать к острову, чтобы сварить пищу и отдохнуть.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА ЯМАЙКЕ
Несмотря на душную синюю мглу тропического вечера, Сидоренко с удивлением увидел, что остров почти от самой воды представлял собою тщательно возделанные плантации табаку и кофе. Чувствовалось близкое присутствие крепко налаженного человеческого жилья, но эта близость не сулила ничего утешительного.
— Ну, хлопцы, держи ухо востро, — опасливо произнес он. — Чего доброго, к лешему в зубы не попасть бы…
— К какому лешему? — не понял Антошка.
— К двуногому, — загадочно понизил голос летчик.
— А что такое? — насторожился Нездыймишапка.
— Очень просто. Куда мы попали? Чьи это плантации?
— Кто же может сказать?.. — развел руками Микола. —Плыли наугад, море неведомое, дорог никаких не знаем… Тут до веку не сообразишь, куда втюрились.
Летчик по-заговорщицки оглянулся и торопливо заговорил вполголоса:
— Судя по карте, какую мне удалось купить вчера в городе, это остров Ямайка… или остров Куба. Скорее всего Ямайка: Куба должна быть больше. А раз так, значит мы, как кур во щи, в лапы англичан попадемся. Ямайка ведь Англии принадлежит…
— Что же делать? — спросил Нездыймишапка.
Летчик на мгновение задумался. Потом твердо и решительно заявил:
— Один путь у нас: в Мексику пробираться. Тут везде враги хуже тигров, а в Мексике наше полпредство есть. Доберемся до него — спасены.
— Эх, не догадались вчера полпреду телеграмму двинуть, — горестно вздохнул Нездыймишапка.
— Что не догадались, то пропало.
— Как бы все-таки здесь не вляпаться?..
— По-моему, так: главная цель — крыло починить. Ведь на чем мы едем? Пароход — не пароход, лодка — не лодка, плот — не плот, — одним словом, ни богу свечка, ни чорту кочерга. На таком изобретении далеко не ускачешь. А починим аэроплан, тогда мы сами себе хозяева, — попробуй, поймай нас тогда!
— Кто же чинить-то будет? Не англичане же! — с недоумением вытянул шею Микола.
— Англичане? Они тебе так починят, забудешь потом, каким местом сидеть надо!
— Молчи, Микола, — остановил Нездыймишапка.
— Сам починю! — горячо и непреклонно, готовый на отчаянную попытку, произнес летчик. — Паяльник у меня есть, щипцы, плоскогубцы, стальная проволока, — все в инструментальном ящичке в порядке. Пока ночь и ничего не видно, стойте по очереди на карауле, а я немножко посплю. Огня не разводите, варить ничего нельзя. Поешьте орехов, бананов, и будете сыты.
Сидоренко разостлал на сухом, еще не остывшем от дневного зноя песке свой плащ и лег.
— Ну, кому сначала дежурить? — спросил Нездыймишапка Миколу и Антошку.
Вечер с обычной под тропиками быстротой перешел в ночь, и лиц юных спутников почти не было видно.
— Могу я заступить, — сказал Микола.
В это время где-то далеко во мраке послышались человеческие голоса. Все чутко насторожились. Голоса были смутны и непонятны. Они звучали приглушенно, будто сквозь сон, не приближаясь и не удаляясь.
— Должно быть, жилье в той стороне, — прошептал Антошка. — Давайте лучше втроем сторожить: одному-то страшно, и, пожалуй, проворонишь момент в случае опасности.
— Верно, одному не управиться, — согласился Нездыймишапка. — А сонный — что мертвый.
— Только бы выбраться отсюда благополучно. Выспаться всегда успеем, — отозвался Микола.
Ночь была душная и жаркая. Земля дышала распаренной влажностью неизвестных цветов и трав, головокружительные, необыкновенно сильные пряные запахи слепыми блуждающими волнами шли с острова, точно там были пролиты целые ведра духов. Голоса в отдалении скоро погасли. Настала глубокая тишина. Только изредка было слышно, как в океане всплескивали ночные играющие рыбы.
После полуночи на острове вдруг раздался рипящий звук, похожий на скрип отворяемых деревенских ворот, и сейчас же четко донесся топот лошадиных копыт по мягкой пыльной дороге.
— Что такое? — проснулся летчик.
— Тш… — зашептал Антошка. — Кто-то, должно быть, верхом на лошади поскакал.
Летчик прислушался: топот уходил вдаль, в глубину острова.
— Черти!.. — проворчал он. — Отдохнуть не дадут.
Поворочался несколько минут и заснул снова.
А Микола дернул за рукав Нездыймишапку:
— Ловко спит? А? Чуть что, уже сам проснулся, будто и глаз не закрывал.
— Одним ухом спит, другим слышит, — улыбнулся невидимой в темноте улыбкой Нездыймишапка. — Тертый калач, бывал в переделках. С таким не пропадешь!
Едва только забрезжила, заря, как летчик уже был на ногах. Он лихорадочно втащил аэроплан с лодок на берег, развел паяльник и с необыкновенной быстротой стал скреплять сломанные части крыла. Работа у него под руками кипела. Тонкой стальной проволокой, как перевязочным бинтом, он стягивал расползшиеся соединения. Самым страшным и рискованным в его работе был ничем не заглушаемый шум паяльника. Синее пламя гудело с густым остервенением, и шум его в прозрачном утреннем воздухе разносился, вероятно, очень далеко. И, действительно, скоро из-за прибрежных кустов кофейной плантации показался очень подозрительный человек, с легким желтовато-белым шлемом на голове, сделанным из какой-то узловатой мелкой соломы. Точно такие же шлемы ребята видели третьего дня в городе на английских полицейских. Человек с большими предосторожностями приблизился к аэроплану, несколько мгновений молчал, потом строго спросил по-английски:
— Откуда?
Летчик сердито взглянул на подошедшего и неопределенно покрутил рукой на юг, в сторону океана.
— А кто вы такой? — снова задал вопрос незнакомец.
Летчик смерил его с головы до ног и, не прекращая работы, коротко бросил:
— Энглиш. Англичанин.
— Эн-глиш? — изумился подошедший.
— Да, сэр.
— А это? — указал полисмен на Миколу.
— Тоже энглиш.
— А это? — с явным недоверием ткнул островитянин на Нездыймишапку и Антошку.
— Тоже энглиш. Мы все энглиш.
Шлем насмешливо скривил губы и потянулся рукой к оттопыренному карману, в котором, судя по выпуклостям материи, находился револьвер. Но летчик во-время заметил это движение и, мгновенно выхватив свой кольт, предостерегающе поднял его перед лицом слишком наянливого незнакомца. Тот сейчас же опустил руку. А Сидоренко, веско потрясая кольтом, указательным пальцем левой руки тыкал в заводское клеймо на револьвере и пояснительно повторял:
— Это тоже энглиш.
— А-а… — растерянно раскрыл рот островитянин и боязливо попятился. Он хотел сейчас же броситься бежать в селение, чтобы поднять тревогу, но Сидоренко резко погрозил ему и закричал Нездыймишапке:
— Бери у меня револьвер! Скорей! Не давай этому гусю с места сойти. Держи его на мушке, пусть стоит столбом, пока я починку не кончу.
И, обратясь к ретивому англичанину, с едкой любезностью сказал по-французски:
— Будьте любезны, сэр, подождать немного. Мне осталось работы не больше, чем на полчаса.
Островитянин плотно сжал губы, лицо его залилось злобным багровым румянцем, глаза с осоловелой беспомощностью заметались из стороны в сторону. Нездыймишапка с неподвижной уверенностью целился ему прямо в голову, и он стоял, как солдат на часах, не смея даже пошевельнуться.