Читать интересную книгу История борьбы Московского государства с Польско-Литовским. 1462–1508 - Геннадий Карпов

Причины, почему государство порешило с казаками только в XVIII, а с новгородцами в XV веке, были нижеследующие. Казаки – военная община, а новгородцы преимущественно торговая. Казаки свои ряды пополняют главное бегущими из государства, новгородцы же признают необходимым семью, и поэтому поддерживают свое существование не только беглецами из остальной России, но главное нарождение у себя. Когда в России водворялся государственный порядок, то люди, недовольные им, делались казаками и уходили в степь, где руки государства долго не могли достать их, и по мере расширения границ государственных, казаки отодвигались все дальше и дальше, по течению рек, в глубь степей, и так они уходили от государства до тех пор, пока оно не прижало их к морю. Новгородцам нельзя того делать, что делали казаки, потому что они прикреплены к земле, у них есть главный город, им принадлежит целая область с городами и деревнями, где живут не все торговые люди, но много земледельческого населения. Этот город с областью не Сечь; нельзя их, как делали казаки с Сечью, перенести с одного острова реки на другой.

Кроме того, что Московскому государству нужно было дать выгодное занятие своим дружинам, кроме того, что великие князья всегда хотели попользоваться богатством новгородцев, были в самых порядках новгородцев, как и у казаков, такие явления, которые не давали им возможности жить мирно с соседями; это, во-первых, существование ушкуйников. Новгородцы вольные люди, хотят они торгуют или делают что им угодно; человек, у которого нет желания заниматься мирными делами, у которого есть охота разгуляться, подраться, собирает себе товарищей, эту новгородскую голытьбу, и идет вон из Новгорода; спускается эта дружина по рекам, нападает на всякого встретившегося: удается предприятие, то удальцы возвращаются в Новгород богатыми, добыв себе зипунов; не удается, то складывают они свои буйные головы на чужой стороне. Умается человек в такой жизни, то идет в монастырь и становится строгим постником, как прежде был страшным разбойником. Казацкая голытьба когда не шла против государства, то нападала на неверных, новгородские же ушкуйники, когда не воевали с немцами, то должны были броситься на русские земли, где в ХV веке на востоке образовалось государство, которое не могло допустить таким охотникам безнаказанно воевать и грабить своих подданных.

Как существование ушкуйников могло ссорить Новгород с государством, так точно ссоры новгородцев у себя привлекали на него государство. Эта главная новгородская ссора была между богатыми и бедными. У казаков заводчиками смут была голытьба, люди бедные, богатые же, владельцы собственности, хотя и готовы были стоять за казацкое устройство своего общества, но были в то же время людьми, которые за порядок соглашались многим жертвовать. Так было, например, у донских казаков, но в Новгороде, как в Малороссии после Хмельницкого, идет постоянная ссора из-за того, что бедные, которые не ушкуйники и не аристократы, а земледельцы и рабочие, находятся в постоянной ссоре с богатыми, желающими жить на их счет. Бедные не могут отыскать себе суда на вече, потому что оно в руках у богачей, и поэтому готовы искать суда в другом месте и променять, для них ничего не значащую, новгородскую свободу на правительство, не признававшее у себя вечей, но за то не допускающее давления слабого сильным настолько, чтобы первого превращать в раба последнего, поэтому бедные стоят за мир с мужицким государством, богатые же, аристократы, по этому самому ненавидят подобное государство. Эта ненависть новгородских богачей к государству во многом объясняется тем, что они на свое положение смотрят подобным же образом, как смотрит на свое казацкая голытьба. Новгородские богачи по преимуществу купцы, поэтому по большей части владельцы движимой собственности, с которой богач, по-видимому, как вольный казак, может уйти куда захочет. Ошибкой подобного взгляда богачей на свое положение оказалось, когда государство добралось до Новгорода; тогда вышло, что богачи более, чем бедный человек, прикреплены к земле в том обществе, где земля имеет значение.

В половине XV века новгородский князь был московским государем и был настолько силен сам по себе, что не мог допускать как деятельности ушкуйников в отношении к его подданным, так и того, чтобы нарушали его права, обижали его представителей, и что если новгородцы обратятся к нему за судом, то чтобы его решения теряли всякое значение, одним словом, такой князь, которому трудно было указать путь из Новгорода. Когда государство прижало казаков к морю, то им приходилось или переменить свои общественные порядки, и при этом стать действительно независимыми от государства, или подчиниться государству; если казаки не хотели ни того ни другого, то им оставалось или бежать к неверным, или, если можно, тряхнуть Москвой. Казаки выбрали самое последнее; новгородцы, когда государству, в начале его образования, пришлось столкнуться с ними, решались предупредить дело точно так же, как и казаки. В это время, как после выразились фигурно вечники, налетел на Новгород многокрылатый орел, исполнивший крылья львовых когтей; московский государь породнился с Византией, решился принять ее герб, и, из новых рук, на кого выпускали этого двуглавого орла, тому трудно было спастись, первый же, кто попал под его когти, был Новгород, а жителям этого города некуда было от него уйти, нельзя было с места двинуться, земля же под ними не расступалась, а вверх не взлететь, оставалось одно – пасть со славой, попытаться тряхнуть Москвой.

Для борьбы с государством степные казаки выставили Стеньку Разина, Булавина, Пугачева, но у новгородцев, торговых казаков, не явился предводителем ни атаман ушкуйников, ни посадник, ни служебный князь, проникнутый понятиями удалых князей XII века; говорят, заводчиком смуты была женщина, Марфа Борецкая. Если это правда38, что женщина взялась бороться с государством, стала на месте Пугачевых, Булавиных и Разиных, то противником ее был не польский король, как случилось у Хмельницкого, а московский государь, Иван III, этот достойный предшественник Алексея, Петра и Екатерины.

II

В договоре Василия Васильевича с Казимиром о Новгороде и Пскове было постановлено, что Казимиру в Новгород Великий и Псков не вступаться и не обидеть; захотят они отдаться королю, то ему их не принимать; в чем они королю сгрубят, то он, обославшись с великим князем, может с ними ведаться, а последнему тогда за них не вступаться; королю с новгородцами держать опричный мир, и со псковичами опричный мир; если псковичи и новгородцы будут воевать между собой, то в их ссоры королю не вступаться; если же в чем новгородцы и псковичи сгрубят великому князю, и захочет он их казнить, то королю в это дело не вступаться 39. Здесь не поставлено, что в последнем случае московский князь должен ли хотя обослаться об этом с королем, и когда после этого Василий Васильевич сказнил новгородцев, то в мирном договоре с ними ничего особенного не упоминалось о Казимире, а новгородцы обязались держать честно и грозно великое княжение40. Но как смотрели новгородцы после этого на своего великого князя, служит указанием следующий рассказ летописи, что когда он приехал в 1460 году в Новгород с двумя младшими своими сыновьями, Юрием и Андреем, то новгородцы собрались на вече у Святой Софии и совещались об убийстве великого князя вместе с детьми, но Владыка Новгородский, Иона, встал перед заговорщиками и говорил: «Безумные люди! Если вы убьете великого князя, то что этим приобретете? Этим только большую беду наведете на Новгород, потому что старший сын великого князя, Иван, услышавши ваше злотворенье, тотчас же, испросивши рать у царя, пойдет на вас и вывоюет всю вашу землю». В 1462 году сел на московский престол Иван III, Новгород же «не исполнял стеснительного договора с Василием Тёмным, как и прежде это делалось, что договоры эти оставались только на бумаге»; так говорит прославитель Новгородской свободы41, но Иван III был настолько силен, что мог потребовать исполнения договора.

Между тем в Новгороде было все по-старому и ничтожный случай мог повести к волнениям, несколько своевольников могли нарушить договор. Страх перед московским могуществом заставлял новгородцев опасаться за свою самостоятельность, и они в каждом поступке могли видеть покушение на их вольности. Но дело началось вскоре тем, что слабейшие вечники стали выдавать сильнейших. Псковитяне отправили грамоту к великому князю (в 1463 году) с челобитьем за помощь против немцев; при этом в одной грамоте было написано: «хотели слать к тебе, своему государю, бить челом людей честных, посадников псковских и бояр, да за тем не послали, что не пропустит их Великий Новгород». Великий князь выказал удивление: «Как это вы того опаслись от моей отчины, Великого Новгорода? как им не пропустить ко мне послов, будучи у меня в крестном целовании?» Но, кроме этой жалобы, псковитяне в это же время просили у великого князя, чтобы он их пожаловал, велел бы митрополиту поставить владыку в Псков и при том из псковитян. Против этой просьбы был ответ: «Это дело великое, и мы об нем хотим с своим отцом, митрополитом, хорошенько подумать; он пошлет за нашими богомольцами, а за своими детьми, архиепископами и епископами, и если можно то сделать, то мы вам ответим, когда будут у нас ваши послы». Спустя некоторое время, после вторичной просьбы псковитян и после думы с митрополитом, Иван Васильевич ответил псковитянам относительно епископа, что его поставить в Псков нельзя, потому что там его искони не бывало. Такие просьбы и жалобы псковитян были вследствие того, что они находились в ссоре с новгородцами. Иван Васильевич так отказал им о владыке, а о непропуске к нему новгородцами послов, говорил: «Что моя отчина, Великий Новгород, ваш брат старейший, не пропустил ко мне ваших послов, ино мне было вельми досадно; но ныне ко мне моя отчина, Великий Новгород, прислал своих послов, и жаловались мне на вас, мою отчину, о многих делах, да просили у меня на вас воевод и хотели идти на вас; я же князь великий, желая мира между вами и тишины, воевод им своих не дал и ходить на вас не велел; а что они не пропустили ко мне вашего посла, то я на них вельми помолвил, а они о том мне били челом, и теперь вам путь чист по-старому, через нашу отчину, Великий Новгород». Псковитяне помирились с новгородцами, но в 1468 и 1469 годах опять подняли дело об устройстве у себя более самостоятельного церковного правления. Теперь новгородский архиепископ, при помощи великого князя и митрополита, замял дело42.