Читать интересную книгу Рыцари былого и грядущего. Том II - Сергей Катканов

К хозяину пришёл заказчик, и они вместе наблюдали за работой девочки. Заказчик смотрел за её руками, как заворожённый, и наконец, вымолвил: «Если не будете, как дети, не войдёте в Царство Небесное». Лилит показалось, что всё её существо наполнил испепеляющий огонь, она испытала такую боль, какой раньше не знала. Впервые она испортила работу, стиснув руками уже почти законченный кувшин. «Дети! Дети! Дети!» — стучали в её голове страшные молоты. Она поняла, что её призвание — убивать детей, уничтожать их, освобождать от них землю, создавать мир без детей.

Вскоре она вышла на свою первую охоту. Бродила по улицам города, пока не обнаружила цель — на улице стояла коляска, видимо, мать зашла в магазин. Лилит, не задумываясь, извлекла из коляски маленькое пищащее существо и сразу же, быстро и спокойно, скрылась за поворотом улицы. Держать на руках ребёнка было невыносимо, но она знала, что это ненадолго, скоро станет хорошо. Лилит зашла в глухой двор, расчётливо и хладнокровно выбрала место, не видное ни из одного окна, положила ребёнка на землю и что было силы наступила ему ногой на горло, потом, как ни в чём не бывало, неспешно удалилась. Никто из прохожих не смог бы увидеть в этой странной девочке ни излишнего волнения, ни торопливости, ни страха преследования. Она твёрдо знала, что останется безнаказанной.

Потом она ещё много раз время от времени похищала и убивала детей, испытывая при этом жуткое сладострастное наслаждение, ставшее смыслом её жизни. Похищения и убийства она каждый раз совершала по-разному, полиция не видела в этих преступлениях единого почерка, никакие ниточки к Лилит не вели, и она совершенно не боялась разоблачения. Она не планировала преступления, некая нечеловеческая сила делала всё за неё, с непостижимой изощрённостью заметая следы.

Прошли годы, Лилит стала совершеннолетней. Она почувствовала, что пора покидать эту мастерскую. Лилит хорошо знала, что её хозяин обращает заработанные благодаря ей деньги в золото и хранит своё богатство в укромном месте, которое она давно уже выследила. Однажды ночью она бесшумно прокралась к тайнику и загрузила в кожаную сумку несколько килограммов золота. Потом очень тщательно заперла снаружи все двери дома, где спал хозяин со своей семьёй, и подожгла дом.

* * *

Последние годы, когда Лилит выросла, хозяин никому её не показывал, теперь её никто не знал в лицо. Жила она без регистрации, в юридическом смысле её вообще не существовало. Теперь она без большого труда купила документы, приобрела дом на другом конце города и открыла свою мастерскую.

Лилит нужны были подручные. Тут она всё продумала, отправилась в самое страшное для неё место — детский дом. Лилит давно уже поняла, что ребёнок — это не возраст. Некоторые дети, в которых она не чувствовала никакого детства, были ей очень близки. Ей достаточно было взглянуть в глаза такого ребёнка и почувствовать исходящий от его души холод, древний холод преисподней, как она сразу же узнавала в нём своего. Она, конечно, не любила и таких детей, потому что не могла любить никого, но с ними она вполне могла находиться рядом, потому что в них было очень мало человеческого, и они понимали друг друга без слов. Такие дети были очень редки, но они были.

Молодая респектабельная предпринимательница умела производить хорошее впечатление. Всегда спокойная и уравновешенная, элегантно одетая, с хорошими манерами (и откуда у неё только хорошие манеры?), она держала себя дружелюбно и немногословно, постоянно сдержанно улыбалась. Постепенно ей удалось добиться опекунства над двумя девочками-подростками, закрепив хорошее впечатление немалыми взятками. Так у Лилит появилась свита — лилин. Через несколько лет лилин было уже около десятка.

Все эти девочки с ледяными глазами оказались странным образом восприимчивы к гончарному ремеслу. Лилит больше не сидела за гончарным кругом, отдавшись делам организаторским. А дела эти были разными. Сначала они только производили и продавали самые разнообразные гончарные изделия, ничем другим не занимались, меж собой почти не разговаривали, никаких потусторонних целей не обсуждали. Каждой из этих особей было по началу довольно того, что они живут теперь среди подобных, в маленьком мире, где почти нет жизни, нет человеческих контактов и ни перед кем не надо отстаивать своё право на абсолютную обособленность.

Производство и сбыт были отлажены, как часы. Лилит уже знала, что делать дальше. Она наняла группу рабочих, которые вырыли под её домом обширное подземелье, облицевав стены камнем. Вскоре все эти рабочие странным образом погибли при самых разных обстоятельствах. Про этот маленький подземный мир теперь не знала ни одна живая душа — их души трудно было считать живыми. Пришло время наполнить этот мир реальной смертью.

Лилит приказала двоим лилин похитить на улице маленького ребёнка. Те нисколько не удивились, как будто давно уже ждали этого приказа. Вечером доставили малыша, и все они собрались в подземелье. Здесь не было никакой обстановки — голые каменные стены, а пол — земляной, его оставили таким сознательно. Впрочем, на стенах висели несколько керамических масок древних финикийских божеств. Их сделала одна из лилин и показала хозяйке, ничего не объясняя. Лилит понравились маски. Не яростью или ненавистью, которые отражали грубые черты. Отсутствием жизни. Безобразные личины, вариации на тему человеческого лица, казалось бы призванные отражать максимальную концентрацию злобы, на самом деле вообще ничего не выражали, и это было не бесстрастие, а именно безжизненность. Тусклое, белое, какое-то химическое освещение ещё более усиливало это ощущение антижизни.

Посредине подземелья стоял кувшин средних размеров. Вокруг него стояли лилин в просторных белых одеждах. Одна из них внесла ребёнка и передала Лилит. На губах хозяйки заиграла гримаса брезгливости — лёгкие судороги забегали по её лицу. Лилит поднесла ребёнка к кувшину и медленно отпустила в широкое горлышко. Потом, словно с трудом, отвела руку в сторону, в неё положили крышку кувшина. Лилит так же медленно опустила крышку на кувшин, словно боясь разбить. Маленькие лилин тут же начали замазывать щель свежей глиной. Теперь кувшин был закрыт абсолютно герметично.

Лилит смотрела на кувшин тупым сверлящим взглядом, её зрачки дико расширились, лицо помертвело, напоминая теперь маски на стенах. Но за этой безмолвной мертвенностью чувствовалось сильное возбуждение. Она испытывала невероятное сладострастное наслаждение от мысли о том, что внутри кувшина сейчас медленно, но совершенно неотвратимо прекращается жизнь — ребёнок, задыхаясь, корчится, но не оскорбляет её взгляда этими последними проявлениями жизни. Ребёнок стал кувшином. Мерзкое, мягкое, тленное стало стройным, твёрдым и нетленным.

Одна из лилин вдруг задёргалась в каком-то экстатическом танце, напоминавшем относительно упорядоченные судороги. Она пошла в этом танце вокруг кувшина, остальные — за ней, точно и легко повторяя её движения. Их явно никто не учил этому танцу, он как будто был известен им от рождения. Лилит, стоявшая поодаль, не стала сливаться с конвульсивными движениями вокруг кувшина, но тоже задёргалась в танце. Все её движения были обращены внутрь самой себя, как будто она танцевала с кем-то находившимся внутри неё.

Так родился культ.

Лилин ещё некоторое время похищали детей, но детей для жертвоприношений требовалось всё больше — кувшины выстраивались в подземелье вдоль стен стройными рядами, так что места посредине почти не осталось. Они стали закапывать кувшины под земляной пол и вскоре уже совершали свои пляски на костях младенцев. Лилит поняла, что похищать детей больше нельзя — до сих пор демоны хранили лилин, но рано или поздно их схватят за руку, и тогда им всем конец. Они стали покупать детей у матерей, готовых оставить их в роддоме, у беременных, уже решивших избавиться от ребёнка. Всё это было очень хлопотно и довольно расходно, но совершенно безопасно, а деньги у них были. Мастерская Лилит приносила хороший доход, при этом на себя они тратили очень мало. Лилин трудились в мастерской часов по 12 — это их совершенно не утомляло, они проявляли необычную способность к долгому непрерывному механическому труду. А всё свободное время они проводили в тупом оцепенении, словно электрические игрушки, из которых достали батарейки. Они существовали ради жертвоприношений, ради постоянной и непрерывной победы смерти над жизнью — смертью они заряжались, напитывались, дышали, смерть была для них источником неиссякаемой энергии.

Сказать, что Лилит была счастлива, создав свой, родственный и близкий ей мир — значит, не сказать ничего. Она не знала, что такое счастье, радость, покой. Она искала только выносимости бытия, непрерывное убийство детей стало для неё наркотиком, облегчавшим существование среди жизни, столь для неё ненавистной. И, как любой наркотик, убийство сначала приносило наслаждение, а потом стало лишь снижать интенсивность страдания, и наркотика требовалось всё больше, и он сам уже становился ненавистным, потому что всё совершаемое Лилит было действием — проявлением жизни. И сама она была проявлением жизни, потому что дышала, к чему-то стремилась, что-то создавала. Она не думала о том, что каждым новым убийством она разрушает себя и не стремилась к саморазрушению, в ней не было презрения к собственному существованию, она вообще не пыталась осмысливать свой образ жизни — никаких теорий, никаких целей, никаких планов и прогнозов, она действовала, подчиняясь интуиции, ощущениям, просто совершая то, чего не могла не совершать, она никогда не пыталась осмыслить тот непреложный факт, что внутри неё существует некое иное сознание, некий центр антижизни, который управляет всеми её поступками. Она никак не пыталась выстроить отношения с этим другим и, судя по всему, довольно древним существом, обитавшим внутри неё. Она ничего не знала и не пыталась знать, но чувствовала, что внутри неё усиливается страшное напряжение, и надо найти способ его снять. Она нашла способ. Они совершат большое жертвоприношение, какого ещё не было. Они разом замуруют в кувшинах 10 детей! Они сделают это!