время по меньшей мере проблематичными. Русское общество, истощенное предыдущим напряжением и неудачами, находится в каком-то оцепенении, апатии, духовном разброде, унынии. Русская государственность не обнаруживает признаков обновления и укрепления, которые для нее так необходимы, и как будто в сонном царстве застыла скованная неодолимой дремой. Русская гражданственность, омрачаемая необычайным ростом преступности и общим огрублением нравов, пошла положительно назад».
И несколько ниже: «Есть от чего прийти в уныние и впасть в глубокое сомнение относительно дальнейшего будущего России». Не кажется ли Вам, уважаемый читатель, что эти слова написаны сегодня и обращены ко всем нам, гражданам бывшего Великого Государства?
* * *
Я не раз писал о проблемах русской интеллигенции, вкладывая в это понятие весьма широкий смысл. Так, к интеллигенции я относил прежде всего ту прослойку нашего народа, которая была способна выйти за рамки своих личных интересов, думать о судьбах своей страны, особенностях своего государства, искать конструктивные – подчеркну – конструктивные усовершенствования его структуры и деятельности. И это далеко не всегда люди интеллектуального труда. Так, всю войну рядом со мной прошел старшина Елисеев, простой колхозный шофер с Рязанщины. Он стал не только моим ординарцем и шофером, но и папой и мамой одновременно, ибо был ровно в два раза старше меня. Мало с кем в жизни я мог вот так, на равных, обсуждать волновавшие меня вопросы, слушать умные суждения и не бояться предательства.
На Сходне, где я жил в двадцатые годы, был печник Иван Михайлович Грызлов. Он любил заходить к нам, и вот мой дед, инженер-путеец, и старый печник могли часами за чаем обсуждать государственные проблемы. Однажды после его ухода мой дед сказал: «Интеллигентнейший человек, если бы наши комиссары были на него похожи!»
Однако в этой статье я буду использовать понятие «интеллигенция» в более узком смысле, подразумевая под ним ту часть народа, что занята интеллектуальной деятельностью. Кстати, такая постановка вопроса включает в состав интеллигенции и верхушку рабочего класса, связанную с высшими технологиями, требующими незаурядного знания и напряженной работы мысли.
О структуре и судьбах российской интеллигенции
Русская интеллигенция крайне неоднородна по своему социальному составу, по целям и сути своей деятельности, структуре интересов и даже по своему национальному происхождению. Ее основой еще при царе Петре I стало служилое дворянство. Большую роль сыграли немцы, точнее – немецкие швейцарцы. Они приносили с собой профессионализм, культуру работы, быстро «обрусевали» и уже через пару поколений по образу мышления, интересам были неотличимы от коренных русских. С их деятельностью связано много достойных страниц русской истории. Нельзя забывать и о деятельности поляков, особенно в Сибири, куда их ссылали после многочисленных попыток освободиться от тяжелой длани Российской империи.
Постепенно роль дворянства в процессе формирования интеллигенции уменьшается. Начиная с середины XIX века все большее значение приобретают выходцы из среды купечества, духовенства и даже крестьянства. Появляется то, что мы называем разночинной интеллигенцией.
В предисловии речь шла пока лишь о той ее относительно небольшой части, которую Бердяев именовал «интеллигентщиной». Именно ей Россия обязана периодами потери стабильности и всеми теми революциями, участниками которых довелось быть поколениям уходящего века.
С. Н. Булгаков утверждает и обосновывает свое утверждение о том, что первая русская революция была «чисто интеллигентской» (Русская мысль. 1908, III.). О роли «интеллигентщины» в судьбах Октября сказано более чем достаточно! Перестройка, начатая М. С. Горбачевым и его соратниками, была не просто поддержана «интеллигентщиной». Диссидентское движение «кухонников» – тех потомков «интеллигентщины», которые от дискуссий в кружках перешли к обсуждению своих проблем на кухнях, – превратилось в «прорабов перестройки»! Может быть, это движение и сформировало основу всей перестроечной идеологии. Во всяком случае, ее идеалы. А к чему привело диссидентское движение «кухонной интеллигентщины», мы хорошо видим на собственном опыте. Опять революция, и опять трагедия для российских народов, судьба которых, по большому счету, очень мало волновала диссидентское движение. Для «кухонной интеллигентщины» народ был таким же объектом экспериментирования, как и для «интеллигентщины» времен Бердяева. К этому вопросу я буду еще не раз возвращаться. Здесь же ограничусь замечанием о том, что деятельность «интеллигентщины» всегда носила деконструктивный характер независимо от структуры власти – «до основанья, а затем…». А «затем» уже работали другие, ибо надо же было кому-то работать, – во все периоды истории нашей страны «интеллигентщина» составляла ничтожную часть интеллигенции. Основная же ее масса трудилась – это и учительство, и работники медицины, и деятели культуры, литературы и искусства, и многочисленное инженерство.
И если ниже я пишу в основном о научной и технической интеллигенции, то это всего лишь потому, что по-настоящему близко знаком лишь с этим кругом.
Итак, наряду с «интеллигентщиной», которой посвящен сборник «Вехи», существовала работающая интеллигенция, которая лечила и учила людей, создавала промышленность и просто старательно выполняла свои повседневные обязанности и тем самым содействовала быстрому развитию нашего государства и росту благосостояния российских народов. Эту интеллигенцию мало заботили новомодные экономические и социальные теории, но будущее и перспективы развития страны всегда оставались в поле ее интересов. Важно то, что основная масса интеллигенции не составляла какой-либо оппозиции правительству, во всяком случае, организованной. Что не исключало и критического ее отношения ко многим акциям властей.
Хотя, разумеется, у каждого были свои взгляды и оценки складывающейся ситуации. Так, знаменитый авиационный конструктор Игорь Иванович Сикорский был убежденным монархистом, что и определило неизбежность его эмиграции после Октября. Точно также и создатель современного телевидения Владимир Кузьмич Зворыкин был не просто офицером белой армии, но активным участником белого движения, что так же определило его послереволюционную судьбу.
Начиная с последней четверти XIX века Россия стала очень быстро развиваться – росла промышленность, стремительно росли города. Так, по темпам роста населения Новосибирск (в те времена – Новониколаевск) обогнал даже Чикаго. Вместе с развитием страны росла и интеллигенция, как в количественном, так и в качественном отношении. В России появился весьма многочисленный слой квалифицированного инженерства. Систему российского технического образования отличала широта, благодаря которой русские инженеры достаточно быстро могли освоить новые области деятельности. Эта особенность русской технической высшей школы, как мы увидим ниже, многим сослужила неплохую службу.
Революция нанесла по интеллигенции страшный удар. Причем судьбы интеллигенции и «интеллигентщины» оказались весьма различными.
Эмигрантов среди «кружковой интеллигентщины» было относительно немного. Да на Западе она и не была кому-либо особенно нужна – там хватало своих смутьянов. Поэтому она в своей массе пошла на службу к большевикам, которые нуждались в организации средств массовой информации, да и просто в достаточном количестве грамотных людей для обслуживания аппарата управления. И для работы в ЧК – об этом тоже не следует забывать.
Я вспоминаю, как