Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Своих! Своих же холопов секу! — ярился убийца Басманского.
— Я тоже смердов секу — да по делу! — закричал глава Пропечатного приказа Волынов. — А ты — пёс взбесившийся!
— Попался б ты мне, Волынов, в старые времена! — затряс кулаками Ивашка Ташков, помолодев сейчас лет на двадцать.
— Древние времена — гнилые стремена! — парировал Волынов. — Какого шураля́ ты вообще в Собрании сидишь, горе-вельможка? Какими заботами государевыми опечален? Опричь прошлых подвигов и знатной фамилии — только вонь с тебя и пустые разглагольствования! Молошные реки, кисельные бережки. Окаём тьмонеистовый, тьфу!
Ташков подлетел к Волынову и вцепился ему в густую бороду. Глава Пропечатного приказа возжелал пропечатать недругу в рыло с кулака, но его руку успел перехватить Родион Пушков. Здоровяки Ясупов и младший Белозерский подлетели к Ташкову и оттащили взбесившегося дурня на место. На каменный пол слетели обрывки чёрных волосинок.
Двери Думной Палаты резко открылись, внутрь помещения сунулась голова стрельцы-рынды.
— Борододёр у нас, — махнул рукой Романовский.
Рында захлопнул дверь — ничего необычного. Второй год подобная кутерьма творится в Думной Палате...
— За каждую волосинку с тебя спрошу, — погрозился Волынов.
Угроза была нешутейная. Борода боярская — честь дворянская. Стая братьев Калгановых угомонила Ташкова. Сродственники Милосельских успокоили Гаврилу Волынова. Романовский осуждающе покачал крупной квадратной головой. Два подьячих в малиновых кафтанах, что сидели по правую руку от главы Боярского Совета, вжали головы в плечи.
— Царя на вас нет... божевольники! — Романовский жахнул кулаком по столу. — Устроили тут новгородское вече. А чтобы пресечь ваши споры, дабы вы бороды друг дружке боле не драли, вот...
Михаил Фёдорович схватил со стопки пергаментов бумагу и сотряс ею воздух.
— Указ Государя: Опричному войску... немедля идти на подавление новгородского мятежа! С царёвой печатью и росписью... Великого Князя. Держи-ка, — глава Боярского Совета протянул бумагу подьячему, — снеси грамоту главе Опричнины, пущай ознакомится, княже.
Приказной человечек схватил государев указ, просеменил ногами до скамьи и передал Милосельскому-младшему пергамент.
— Будем сидеть на печи — просрём город Великий Новгород. А его твой пращур заложил, Никита Васильевич, не позабыл ты? Разбазаривать русские земли не следует. Они — кровью пра́отцев залиты, — заключил глава Боярского Совета.
Вопрос с новгородским мятежом закрыт — всё, издохла шавка. Указ Великого Князя Руси находился в руках Никиты Милосельского. Его отцу, Василию Юрьевичу, даже рта ни дали раскрыть. Глава Сыскного приказа сидел на скамье и всё заседание вспоминал кичливую фигуру заморской курицы, что распушила огромную зеленоватую хвостяру в монастырском цветнике. Выходит — зря поминал старик-Милосельский павлина.
Стоит признать: с заморскими павлинами больше общался Матвей Калганов. Сам — ястребом парил. Никита Васильевич — такой же ястреб. Фёдор Калганов — индюк кичливый. Василий Милосельский, по меткому определению пока ещё живого кесаря — курица мокрая.
А и вправду — жарко в Думной Палате... Ястреб Матвей Калганов с улыбкой взглянул на взмокшего старшего брата-жирдяя. Ястреб Никита Милосельский с озадаченным лицом крутил в руке Царский Указ. Василий Юрьевич снял с головушки разбухшую шапку-тафью и взмокшим рукавом утёр: мокрые волосы на голове, влажный лоб и взмокшую шею.
Часть 4. Глава 7. Час настал
Старший и средний браты сели за палисандровый стол в подклётной палате — подвести итоги Боярского Совета.
— Подёргал Ивашка волосья... княжьему сродственничку, — хохотал Фёдор Иванович Калганов.
— Подрал-подёргал.
— Сцепились два медведя, ха-ха-ха!
— Скорее: медведь и бирюк, — припомнил волчьи повадки Ташкова средний из братьев Калгановых.
— Волчара он, точно!
— Оборотень.
— Тьфу, спаси Христос, — перекрестился старший Калганов. — Мне сказывали: он самолично башку Фёдору Басманскому разможил.
— Цепью с набалдашником.
— А перед тем Фёдор Басманский отца Алексея прирезал. Так?
— Прирезал. Кесарь велел, он и прирезал.
— А ты... смог бы?
— Федьке Басманскому башку размозжить? Смог бы.
— Не. Отца прирезать по велению кесаря. Смог бы, Матвей?
— Не дай Бог на таком распутье оказаться. Даже думать не желаю о таком выборе.
— Твоя правда, — вздохнул глава Торгового приказа. — Дела былые. Давай лучше к нашим делам, к нынешним.
— Всё славно сложилось, Фёдор Иванович, — возликовал Матвей. — Ташков Иван — молодцом, вдарил брыдливым языком по Никитке-врану. Государь указ состряпал — спорина́! Пусть попробуют теперь ослушаться волю кесаря — страшное преступление.
— Не помер бы, — нахмурился грядущий Великий Князь.
— Да пускай помирает. Руки ввысь, бояре, и ты — Государь.
Матвей Иванович, когда замаячил на небосводе загляд захватить Трон Всероссийский, поначалу терзался досадой. Отчего народился, мол, средним братом? Был бы старшим Калгановым — на Троне сидел бы. Да только со временем хитроумный Матвей Жеребец осознал: серой тенью при самодержце быть лучше. Пущай Федька на Троне сидит, щёки дует. А государевы дела, он самолично справлять станет. Осталось последняя забота в подобном дельце — согласовать своё исключительное грядущее положение при Престоле с кичливым братцем...
— Оно так, разумеется, — заговорил Фёдор Калганов. — Пущай он помрёт — когда Опричное войско уйдёт на Новгород. А ежели до отхода воронов отдаст Богу душу — закавыка. Никитка заерепенится, не даст он мне крестного целования...
— Стремянные стрельцы нужны, — покачал головой Матвей.
— Ну так что с ними? С человечком встречался, намостит он дорогу нам? Али — кравчий Лихой? Ась, Матвей Иванович?
— Да видимо — кравчий Лихой. Осталось только один вопрос с ним закрыть, недоразумение было...
— Чего ещё?
— Гостил он в Сыскном приказе. Аудиенц имел... у князя Василия.
— И что?
— Как что? — рассердился Матвей Калганов. — Наш союзник вдруг заявляется в гости к нашему главному недругу!
— Так может он... со своим зарестом ходил вопрос решать. Ярыжки сыскные, люд
- Еретик - Мигель Делибес - Историческая проза
- Толкование сновидений - Зигмунд Фрейд - Психология
- Наезды - Александр Бестужев-Марлинский - Русская классическая проза