слепит тебя, знаю, ответственность – торопит. Но попытайся понять, почему все уперлось в деньги. Во что еще?.. – Губы невольно скривились. – Мы на многое готовы, Хельмо, но мы наемники. Солдаты хотят однажды вернуться, а если не вернутся, – чтобы их семьи что-то получили. А мой долг… – Янгред запнулся. Он стоял точно против Хельмо и видел его опустевшие глаза, – привести домой побольше живых. И защищать их в походе. Даже от тебя. И от себя.
Он осекся: снова вспоминал ток крови, замедляющийся под руками. Он даже не заколол Дрэмира, не застрелил – задушил, глядел потом на следы собственных пальцев на чужой шее. А Хельмо… Хельмо, вошедший в шатер и понявший, что не добьется объяснений, глядел на него. С жалостью. Так же как посмотрел сейчас, прежде чем собраться и шепнуть:
– Да, я понимаю. Все понимаю. Ведь долг у нас один.
Ответ, казалось, унес ветер – так тихо он прозвучал, но головы Хельмо не опустил. Янгред в очередной раз лихорадочно подумал: они одного роста, почти одного возраста, так похожи, близки… но разделяет их то, что не преодолеть. Никак. И, вместо того чтобы промолчать, подождать, он неожиданно для себя заговорил снова, оправдываясь:
– Я пытался. Я уже остановил их, впервые на реке, второй раз – после совета. Они готовы были бросить тебя раньше, я не смогу удерживать их вечно. Я…
Хельмо охнул, бесшумно отступил. Стало ясно: не стоило этого говорить. С таким видом смотрят, как рушатся замки. И как падает небо.
– Не можешь. – Он взял себя в руки опять, бросил взгляд за окно и снова – на Янгреда. Глаза ничего не выражали. – И не нужно. Если веры нет, воевать вместе бессмысленно. Вам, видимо, правда пора домой.
Меж ними повисла тишина – Янгред просто не поверил, что услышал это. Открыл рот, осознал, что опять забыл чужой язык, но все равно Хельмо опередил его, продолжив:
– В Басилии все же нашлись добровольцы – из подпольного движения. Пришли уцелевшие из Ринары, в основном, женщины и юнцы, но тоже неплохо. И в Адре все сопротивленцы примыкают ко мне. Мы идем дальше одни.
Янгред молчал, не зная, что ответить, да и зачем. Он ощущал себя сквернее с каждой секундой, потому что представлял этот виток разговора иным. Ждал, что с ним будут держаться… как сам он держался с Хайрангом и прочими. Ждал обещаний, угроз, в конце концов – увещеваний, что их связывают обязательства, не говоря о сговоре. Шрамах на руках. Десятках разговоров. Страхе друг за друга. Нет. Ничего этого не вспомнили.
– Когда все кончится, – продолжал тем временем Хельмо, но Янгред слышал, скорее, эхо в голове, – мы пересмотрим договор. Вполне возможно, часть земель вы получите. И тот «золотой» обоз вы можете забирать в качестве платы за… мою ошибку. Полной доли каждому не выйдет, но кое-что наберется. Больше, увы, нет ничего.
Хельмо говорил взвешенно и мирно, ровно о том, о чем и подобало, – о своих нарушенных обязательствах. Нужно было выдохнуть, нужно было возблагодарить богов за компромисс, за адекватного, совестливого, честного, насколько возможно, союзника, но нет… вся эта правильность, эта покорность, эта мучительная, пустая попытка загладить вину и ободрить приводили в бессильное бешенство. Ободрить? Его, командующего могучей армией, того, кому уже ничего не грозит? Прежде чем осознал это, Янгред оборвал его:
– Вот так просто? Ты поведешь свою горстку на смерть, вот так? Сам?
Но из Хельмо будто за минуту выпили все силы. Потирая лоб, он просто ответил:
– Я не вижу выбора. Бог поможет.
И мир снова, как в лесу, пошел трещинами. Янгред выдавил, едва себя слыша:
– Вот только тебе обещал помочь я.
И тогда Хельмо отвел глаза. Ему словно стало еще стыднее, вот только… за себя ли? Он слабо, незнакомо усмехнулся, и Янгред понял этот смешок. Повисла тишина. В ней Янгред повторил про себя собственную фразу о чести. Боги… и он назвал лицемерами своих людей? Он, который сначала дал обещание, потом обвинил, а теперь не знает, чего хочет добиться?
– Янгред. – Хельмо опять посмотрел на него – с пониманием, от которого затошнило и опять сжались кулаки. – О таком думать точно не стоит. Честь и дружба ни к чему не обязывают, когда нарушаются обещания. Мы на войне. С армией этим не расплатишься. Ты и так сделал многое, а мне не стоило начинать с обмана. Ты прав, я и сам это знал.
И Хельмо улыбнулся, тепло и, казалось, уже спокойно. Снова… ободряя. Янгред не нашел ответа даже для себя, не то что для него. Они молчали, казалось, целую минуту, но на самом деле занавески на окне за это время взлетели и качнулись всего пять или шесть раз.
– У меня только одна просьба… – медленно начал Хельмо.
Янгред кивнул, едва его слыша. По спине бежал озноб, в груди пекло.
– Амуниция, оружие… То, что мы взяли у вас. Позволишь оставить?
Он знал все слова, но не понимал их. Молчал. Хельмо продолжил почти с мольбой:
– Эти доспехи и оружие не раз уже побывали в битвах, они не в лучшем состоянии и…
Лед, сковавший его, треснул. Оставить оружие? Да что, что, о боги, это спасет?! Янгред понял: больше нельзя молчать или он сгорит заживо. Но смог лишь выдохнуть:
– Да, о чем речь… Можно, конечно. И я дам еще. Все, что мы везли.
Хельмо улыбнулся. Это была уже привычная, теплая улыбка. Солнце.
– Спасибо. И давай не будем держать обид, если это возможно. Хоть между нами, про дипломатию я не говорю, это решаем не мы. – Голос дрогнул. – Прости. За все. Я… тебя очень полюбил.
И Хельмо неуверенно протянул руку. Янгред молча сжал ее – заныли раны, с которых там, в Инаде, все началось. Боль разлилась в крови. Заполнила все существо. Выпила последние силы и взамен – неожиданно – вернула рациональность. Оружие, значит, и амуниция. А взамен – золотой обоз и пересмотр договора. Нет. Так не пойдет.
– Это… – размыкая пожатие, выдавил наконец он, – не все, чем я могу помочь. Давай поступим чуть мудрее, чтобы дядя не снес тебе голову. Он не одобрит твой выбор.
… Если, конечно, уцелеет хотя бы чья-то голова, Хинсдро или Хельмо.
– О чем ты? – спросил он. Без надежды. Скорее с немым «Что ты носишься со мной?».
Янгред поспешил объяснить. Еще когда ему сказали о количестве золота, у него появился план, но прежде он его отверг: мысль была слабовата, учитывая, перед каким рубежом расходились дороги. И все же так