class="p1">– Повторяю! – рявкнул он так, что Хайранг подпрыгнул. – Для дисциплины есть командиры. Включая тебя! Ты хоть пресекаешь эти разговоры?
Хайранг молчал. Теперь он опять крутил в пальцах застежку плаща. Черненая серебряная пластина мерцала в длинных, покрытых старыми шрамами пальцах. Пресекает. Конечно. Но не может пресечь до конца и сам тоже устал.
– Что долина? – воззвал Янгред к его разуму. – Она уже нас не прельщает? Ее не отдадут, если кто-то будет разбойничать или сейчас резко повернет домой!
Хайранг вздохнул еще мрачнее и осадил его одним взглядом. Медленно застегнул плащ заново, поправил его, пригладил волосы и только тогда заговорил. Голос стал ледяным:
– Объясню прямо. Все хуже. Отчаянные головы, особенно из бывших подразделений Дрэмира, желают идти прямо на нее сейчас. Формально все по договору: мы выгнали войска Луноликих с немалой части территории Хинсдро. Мы в своем праве. Долина уже наша.
– Не говори мне о таком. – Янгред едва ли не оскалился, вовремя спохватился: это ведь не Лисенок придумал. И едва ли одобрял, иначе не стал бы докладывать. – До столицы еще идти и идти. Все те, кого мы «выгнали», засели там. Никаких интервенций не будет, мы не уподобимся поганым осфолатцам. Мы… мы другие! И должны остаться собой.
Хайранг пристально, устало всмотрелся в него. На миг даже показалось, что жалеет, показалось, что сейчас хотя бы краем рта улыбнется и хлопнет по плечу. Не улыбнулся. Не хлопнул. Тихо выдохнул сквозь зубы, покачал головой и сказал:
– Тогда повторю мой совет: поговори с Хельмо скорее, реши вопрос с деньгами. А если не утрясется… помни. Нельзя отпускать наших солдат гулять по этим землям одних. Нельзя. Они слишком глубоко вмерзли в лед и не вернутся туда просто так. Я сам не хочу возвращаться. И… – он помедлил. Явно колебался, продолжать ли. – Я понимаю, что ты тоже. Правда, понимаю, почему Хельмо и этот край так важны для тебя. – Слабо, грустно, на миг он все же улыбнулся. – Что ты там сказал про чужое горе? Возможно, ты прав, я во многом больше похож на лед, чем на пламя, в отличие от тебя. Но твое горе я никогда не забывал.
– Просто оно меня не оправдывает, – Янгред закончил сам, прекрасно видя: Лисенок боится это сказать. – Да. Но спасибо. За… хотя бы за широко открытые глаза.
Тот кивнул и, попрощавшись, пошел прочь. Извинения застряли в горле, раскаленная боль заполнила голову. Янгред ничего не сказал и Хельмо, радовавшемуся победе: радость эта и так горчила из-за странной, точно богами осужденной, но все же случившейся смерти Штрайдо. Просто сослался на усталость и остался в комнате. Ждал. Чувствовал себя в клетке все больше и больше. Думал о Дэмире, над трупом которого Хельмо его застал. Думал о том, что даже тогда сухо пояснил, мол, убил предателя, а острарцев это не касается. Стоило хоть намекнуть на причины ссоры. Может, уже тогда все бы разъяснилось и сгладилось.
Взгляд не отрывался от пляшущих на ветру занавесок. Казалось, они мечутся так же тревожно, как мысли. Янгред вздохнул и сомкнул ресницы – пространство перед веками тут же окрасилось в красно-рыжий. Цвет солнца. Нет. Пламени. Пламя жгло, вместо того чтобы греть, и заставляло задавать пустые вопросы. В пламени все горели, горели и никак не могли сгореть собственные слова. «Слово чести». Чести. Чего стоит честь для них обоих?
Глухо, сдавленно Янгред застонал и впился в подоконник дрожащими пальцами.
– Я знал, что что-то не так.
Голос рядом заставил болезненное марево дрогнуть. Янгред открыл глаза, с усилием повернулся и понял, что больше не один. Сколько он так простоял, пытаясь ветром выдуть из мыслей тревогу, а на деле увязая в ней глубже? Хельмо, незаметно вошедший, пристально на него смотрел, возможно, давно. Весь в белом, даже привычная вышивка – орнамент в виде перьев или листвы на вороте рубашки – отсутствовала. И эта белизна сейчас почти резала глаза, как и блеск солнечного знака под ключицами. Рубашку захотелось вдруг сжать. До судороги. Но Янгред стоял камнем.
– Что-то не так, – тихо повторил Хельмо, не здороваясь. – Прости, если долго, я пришел как смог, спешил… Сядем? – Он кивнул на сундук у окна, потом на кровать.
– Нет, я… не задержу, – пробормотал Янгред и сразу осознал, как это звучит. «Я зову тебя не выпить, не поболтать. Я не хочу находиться с тобой долго, хотя нам пора бы праздновать победу, как обычно». Хельмо наверняка понял это, но не выдал. Нахмурился совсем мимолетно, кивнул, сказал в пустоту:
– Ты устал, вижу. Ладно, тогда не буду навязываться. Что у тебя случилось?
«У тебя? У нас». Янгред, не зная, зачем, попытался улыбнуться – тщетно. Начал искать нейтральные слова, чтобы начать издали, – а они не подбирались, резко забылся вообще весь солнечный язык. А серые глаза, ясные и строгие, глядели неотрывно. Хельмо не любил ходить вокруг да около, как и сам Янгред. Пора было решаться, но с языка рвалось одно.
«Ты честен со мной?» Прямой вопрос – гром с неба, ясного и синего. Такие не задают друзьям, плечом к плечу с которыми много дней проливал кровь врага.
– Твои все гадают, – Хельмо, видно, понял, что ему почему-то сложно, решил завести разговор сам, – почему ты так быстро ушел после казни. Я тоже. Мы беспокоились.
Беспокоились… Янгред сделал вдох и наконец произнес:
– Мои… в таком случае они лицемеры, Хельмо. Знаешь, офицеры на днях доложили мне о волнениях в рядах войск. Вымотали меня. Мне теперь тяжело с ними рядом.
Хельмо не перебил ни разу. Янгред не говорил много, не называл имен – только признался, что волнения пошли от ближнего круга. Когда в памяти мелькнули их потерянные лица, виски опять закололо и говорить стало труднее. Его, никогда не чуравшегося насущных вопросов, сейчас удивительно отвращала необходимость постоянно произносить «золото», «плата»; отвращала просто потому, что он не сомневался: Хельмо вот-вот оскорбленно спросит напрямую: «Ты хоть понимаешь, в чем меня винишь?» Не может быть иначе, такой человек. А он все молчал, застыв. Продолжил молчать, когда Янгред почти умоляюще закончил:
– Я надеюсь, и они, и солдаты ошибаются, а вы просто прячете золото надежнее. Но я должен в этом убедиться и убедить их, чтобы продолжить кампанию. Извини.
Хельмо кивнул, устало зажмурился на пару секунд. Губы шевелились, но он по-прежнему не отвечал. Впился зубами в нижнюю, посмотрел в окно – на сонный город, на виселицу, видную отсюда. Три мерно покачивающиеся петли были пустыми, рядом девочки в бело-красных юбках бегали наперегонки. Одна споткнулась, упала в