— Что же ты натворил?.. — голос Хейма, когда он все же заговорил, звучал глухо и безжизненно, вызвав у его дяди горькую улыбку обреченного.
— Знаешь, — Локи помедлил перед ответом, — ещё вчера я сказал одному из молодчиков Вили, что нет доблести ударить кого-то в спину. Как хорошо, что из всех мирских добродетелей я никогда не стремился именно к ней, правда?
— Вульгир?..
— Занял моё место, представь себе. Пришлось, конечно, повозиться, но не одной же хозяйке Хель тешить себя поднятием мертвецов. Хотя, не скрою, получилось весьма посредственно даже для первого раза. — Локи в задумчивости постучал пальцами по нагруднику висящего на нем мешком доспеха. — Впрочем, этого паршивца, как ни крути, совсем не жаль. Натащили всякой дряни в Вальхаллу!
— А Брёмира за что? — выдавил великан, все ещё никак не способный взять в толк поступки старого друга. — Я ведь знал еще его деда, Локи.
— Вот за него извини. — Ас коротко взглянул на лежащее возле него тело воина, снег под которым успел пропитаться кровью и, не сдержавшись, поморщился, уязвленный несовершенством своего импровизированного плана. — Слово даю, если выживем, лично приведу его к тебе за ручку из посмертия.
Хеймдалль на это заявление печально усмехнулся. Ему, знавшему до мельчайших деталей устройство всех девяти миров, всегда казалось непостижимой загадкой то, в какие игры играет его друг, которого он не без оснований считал кем-то вроде старшего брата и наставника. Но на все эти хитрости больше не было времени. Не теперь.
— Почему, Локи? Зачем все это нужно? — Боль, звучавшая в голосе Хранителя, больно резанула стоящего напротив него аса. — Кого ещё ты готов предать и ради какой цели? Ведь не потому же, что страшишься гнева Всеотца? Ты ведь предупредил нас о готовящемся нападении и мог бы оправдаться на судилище. Да и не припомню я, чтобы ты хоть кого-то в этом мире боялся.
— Только Идунн²⁰, пожалуй. Уж очень люто она меня порола, когда я юнцом повадился воровать яблоки из её сада. — Бог обмана устало пожал плечами. — Ну не думал же ты, что я явился для того, чтобы показать Одину, как лучше всего бить морды упырям да умертвиям?
— Тогда зачем? — требовательно громыхнул Хеймдалль, полыхнув глазами.
— Поговорить, — последовал ответ, не имеющий ровно никакого смысла. — Но не с Всеотцом. Тому, кто ведёт всех нас к верной погибели, уверовав в истинность бредней мёртвой старухи, мне сказать нечего.
— Что ты такое несешь? — на секунду опешил Хранитель миров, не зная, как ему реагировать на подобное заявление. У Локи с Всеотцом всегда было полно разногласий, но, чтобы обвинить Одина в ответственности за нынешнее бедствие, — такого не бывало. Обычно-то именно шалости их брата-хитреца выходили асгардцам таким боком, что выть хотелось.
— Правду в кои-то веки. Сам себе поражаюсь! — ухмыльнулся Локи, но тут же утратил всю свою напускную весёлость и протянул вперёд руки. — Тебе ведомо многое, друг мой. Так позволь же показать все остальное. А там уж сам решишь, по праву я поступаю или нет.
Недоверчиво сощурив глаза и приопустив меч, который все ещё указывал острием в грудь мятежному асу, Хеймдалль какое-то время буравил его лицо, силясь увидеть скрытые козни в знакомых до боли чертах, перечерченных теперь глубокими бороздами морщин, после чего решительно отшвырнул оружие в сторону. Глупость и пустое безрассудство — посчитал бы кто иной, учитывая все сотворенные его дядей подлости, но Хеймдалль не за просто так считался из всех асов хранителем и пастырем смертных народов. Привычка обманываться жила в нем рука об руку с непреклонной уверенностью, что рано или поздно все досадные ошибки и впустую потраченные шансы окупятся, приведя их всех к чему-то лучшему. Да и что, в сущности, значила его жизнь по сравнению с возможностью узнать, наконец, истину?
— Показывай! — Хеймдалль, одним-единственным шагом оказавшись прямо напротив Локи, вложил свои руки в протянутые ладони и едва не вскрикнул от открывшейся ему картины.
За все века, что Хейм знал нареченного брата своего отца, не был тот столь открыт и беззащитен, как в эту самую минуту. Если и пускал Локи кого к себе в голову, то тот был гостем, которому никогда не покажут ничего, окромя пыли в глаза, парадного убранства да праздничного застолья. Так было всегда, и лишь теперь загадочный и непостижимый разум величайшего хитреца из всех асов был открыт перед Хеймдаллем до самого донышка. Разум мятущийся и не идеальный, со всеми сомнениями, горестями и неудачами, что веками были запрятаны за смеющимися глазами и готовой сорваться с языка издевкой.
Хеймдалль окунулся в воспоминания Локи и чудом сумел не потеряться в этом водовороте, став свидетелем всего, что так пугало друга. Услышал слова звёздного гиганта Фарбаути и вместе с Локи познал всю бездну отчаяния, что принесла за собой истина. Увидел робкую надежду своего побратима и непостижимо прекрасный летающий корабль, спасший его из юдоли смерти и безумия, откуда теперь распространялся ядовитый мор по всем девяти мирам.
Когда видение рассеялось, Хранитель миров ощутил себя без сил стоящим на коленях. Как и когда он успел там очутиться, было неясно, да и не важно. Груз обрушившейся на него правды оказался непомерно велик, лишив аса воли. По его лицу и бороде стекали слезы, а голова, в которой не сыскать было ни единой связной мысли, покоилась на груди стоящего напротив Локи.
— Зачем только ты показал мне все это… — Хеймдалль нашёл в себе силы отстраниться и взглянуть в озаренные печалью глаза побратима. — Дал бы уж помереть в бою спокойно. Лучше так, чем узнать, какая судьба уготована тем, кто останется в живых.
— И рад бы избавить тебя от этой ноши, да не могу, — отозвался Локи. — Похоже, что у старух Норн²¹ для нас с тобой заготовлена иная доля. Быть может, нам единственным предстоит увидеть смерть мира перед тем, как самим кануть в небытие. А быть может, есть ещё шанс на спасение.
— Шанс? Смеешься ты нешто? — с обреченностью переспросил великан, готовый теперь поверить во что угодно. — Не ты ли видел своими глазами и мне показал будущую смерть целого мира… И как такое можно предотвратить?
— Никак, — после некоторой паузы откликнулся Локи. — Тебе не остановить огонь голыми руками. Можно лишь уберечь от него малую часть жизни, дав ей ещё один шанс. И это то, о чем я пришёл просить тебя, Хейм.
— Не понимаю, — в голосе великана, вопреки всему, слышалась тень надежды.
— Ты лучше всех нас вместе взятых знаешь Ясень, Хейм. Ты связан с ним поболе, чем даже Всеотец, который в своей гордыне откусил кусок больше, чем способен был прожевать. И только ты можешь умолить его укрыть и спасти хоть бы один из миров. Буря идёт, и её нам уже не миновать, но, не исключено, в этом хаосе уцелеет хоть что-то, что сможет выжить и жить после нас.
Хеймдалль молчал, пораженно глядя на дядю. То, что тот предлагал, означало конец. Для всех них уж точно. Испросить Великое Древо, что веками питало их и было источником их божественной силы, укрыть среди своих ветвей зерно новой жизни ценой собственного существования…
Мысль была святотатством, преступлением и одновременно единственным шансом подарить возможность спастись хоть кому-то — Локи, при всех его недостатках, на сей раз был прав. Проникнув в его разум, Хеймдалль ясно, как день, увидел, что за безумие охватило его детей. И как бы больно ни было это признавать, их Всеотец был поражен тем же недугом, что где-то там, среди звезд уничтожал гримтурсенов, а здесь сталкивал асов друг с другом, ведя их всех к погибели и забвению. Признать это было непросто, а исправить — уже невозможно. Что ж, быть может, смертным суждено управиться со своими новыми обязанностями лучше, чем далось их богам. Он, Хеймдалль, как видно, не справился.
Подняв больные глаза на все еще стоящего и выжидательно смотрящего на него друга, Хранитель задал единственный мучивший его теперь вопрос.
— А ты? Что будешь делать ты?
— Если каким-то чудом уцелею? — Ас оторвался от созерцания лица Хеймдалля, на котором, как в бурном ручье, сменялись картины эмоций и дум, обуревавших Хранителя. — Пойду искать спасшихся, наверное. Мне скучно без жизни, какой умеют жить только смертные. Да и много ли проку быть лучшим в обмане и хитрости, если не с кем хитрить и некого обманывать?