Но более удивительным было то, каким образом были организованы мощная голова и длинная шея существа.
В его облике угадывались вполне конкретные, вполне человеческие черты. Но там, где у простых смертных начинался подбородок, у этого создания наблюдалось нечто, похожее на дополнительный сустав, сразу под ним на шее было некоторое мышечное уплотнение, которое представляло собой вертикальный сфинктер. Под сфинктером вновь можно было обнаружить сустав, аналогичный вышеописанному, а под ним второй сфинктер.
Периодически существо поворачивало голову в ту или иную сторону. При этом, когда «основное лицо» было повернуто, раскрывался один из сфинктеров и на свет появлялось еще одно «лицо», черты которого отличались от первого.
Но могло быть и так, что «оба» лица смотрят в разные стороны, отчего шея создания была похожа на винтовой штифт. Тогда вперед смотрели глаза «лица», скрывающегося за вторым шейным сфинктером.
Существо передвигалось стремительно, иногда совершая длинные прыжки. Когда расстояние до Луксора сократилось до минимума, существо взобралось на одну из песчаных дюн, и глаза всех трех «лиц» уставились туда, где в силикатной дымке проступали черты пограничных районов города.
Мы почти на месте. Нам осталось совсем немного. Но стоит поторопиться, мы чувствуем, что происходит там. Они боятся нас, и мы понимаем этот страх. Мы сами боимся, что потеряем контроль и будем всюду сеять смерть. Но мы не ищем оправдания и встретимся с любым достойным соперником. Мы дойдем до самого конца.
Мы более никого не слышим. Нам более никто не сможет помочь, направить на верный путь. Мы сами по себе. Но мы не испытываем сомнения, потому что уже поздно что-либо менять. Мы стали одним целым. И в этом залог успеха нашей миссии.
Мы не боимся. Мы готовы к боли. Мы готовы причинять боль. Мы забыли о высших целях, о великих идеалах. Для нас теперь все это не имеет значения. Мы никто, мы нигде. Мы уже совсем близко.
Мы чувствуем их передвижения.
Создание присело, напряглась мускулатура на бедрах и голенях. Мощным толчком существо направило самого себя в высокий прыжок. Уже в воздухе оно сильно отвело плечи назад и тут же резко вернуло их в исходное положение. От напряжения несколько больших чешуек на лопатках существа лопнули и оторвались. И тут же два жестких крыла раскрылись на спине, позволяя существу летать.
Зверь сделал круг над дюной и понесся в город.
Тальви всегда был очень исполнительным и аккуратным. Любой приказ своего архонта он воплощал в жизнь с точностью до слова, никогда не интересуясь подоплекой. Он знал, что думать самостоятельно стоит лишь в особых случаях, когда, как в большинстве ситуаций, можно положиться на чужой разум.
И раз оружейник получил приказ к эвакуации кондо, то немедленно приступил к его исполнению.
Сейчас обитатели кондо насчитывали более полутысячи каинитов, так или иначе готовых к любым ситуациям. Также в распоряжении Тальви было полторы сотни ликантропов. От реанимации низших Детей было решено отказаться, сохранились только переносные капсулы самых полезных видов. Остальные были оставлены в потайных склепах. Оставлены, вероятно, на верную смерть.
В достаточно удаленных районах марсианской пустоши у любого клана вампиров были выстроены их тайные схроны. Места, где при условии крайней необходимости каиниты могли пережить любые потрясения, впав в некогда привычный летаргический сон. Дорогу к таким местам знали лишь высокопоставленные вампиры, чем обеспечивалась необходимая в подобных ситуациях секретность. К одному из таких схронов Тальви решил направиться.
Его путь лежал через подземные галереи, лежащие ниже уровня транспортных и дренажных артерий Луксора. В своем роде это был автономный подземный город, где при некотором желании можно было спрятаться ничуть не хуже, чем в самом сердце любой из пустынь. Лишь проявив редкую сноровку, посторонний глаз мог проникнуть сквозь толщу естественного грунта и рукотворных преград и попасть сюда, в тайные ходы вампиров. Но параноидальные черты характера не давали покоя каинитам и здесь. Поэтому ходы вели так далеко за пределы города. А между Луксором и последним пристанищем была смонтирована целая система сложных оборонительных конструкций, призванных беречь чуткий сон вампиров от возможных незваных гостей.
Тальви ошибся только в одном. В узких и темных галереях каиниты становились весьма уязвимы. Такой массовый исход вампиров, больше похожий на типичное бегство, мог стать не спасением, а гибелью. Что, собственно, и произошло.
Напоследок Ватек сказал Тальви нечто такое, что оружейник предпочел бы не слышать.
— Нунцио, будь очень осторожен. Возможно, мы больше не увидимся с тобой. Если так и случится, не пытайся искать ни меня, ни Александру. Скорее всего Терцио ты также больше не увидишь. Когда ты доберешься до схрона, жди не больше трех суток. После чего весь род должен уснуть. Я думаю, с надлежащей защитой ты справишься сам.
— Нас будут искать Патриархи?
— Нет, скорее всего им до вас не будет никакого дела. Однако оставаться на поверхности будет весьма небезопасно. Произойдет нечто, что коренным образом изменит ход нашей истории. Я не берусь предполагать, как именно это будет выглядеть, но мне это и неинтересно. Твоя же цель — во что бы то ни стало сохранить нашу кровь. Уйдите в тень, надолго. Возможно, на несколько сотен лет. Никто не должен покидать убежище до тех пор, пока не будет полной уверенности в безопасной жизни на поверхности.
— Что конкретно тебя тревожит?
— Полное перерождение, брат. Причем инициированное очень высокими силами.
— Ведь такое уже было прежде.
— Ты прав, но никогда не приобретало такого масштаба. К тому же мне нет нужды цепляться за собственную жизнь, но я не мог оставить гибнуть весь род. Иначе зачем вообще я жил все это время.
— Я останусь с тобой, Ян.
— Нет, клану нужен сильный лидер. Кроме тебя, мне не на кого больше положиться. Ты понял? Считай, что это моя последняя воля.
— Слушаюсь, мой господин.
Тальви церемонно поклонился. Ватек ответил поклоном на поклон. После чего оружейник развернулся и ушел.
Ватек долго смотрел, как фигура Тальви растворяется в воздухе. Шерхан был готов ко всему во имя сохранения жизни своих наследников. Он очень редко признавался себе в этом, но каждая смерть носителя его крови отдавалась долго не проходящей болью. Сейчас он становился свидетелем того, как на узком и ненадежном канате балансировал между жизнью и забвением весь его род. Боль, испытываемая Шерханом в этот миг, была ни с чем не сравнима.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});