вгоняли в дрожь. Ей захотелось завыть от тоски и пришлось приложить немалые усилия, чтобы не сорваться с места и не броситься разыскивать Фаррела, единственного человека, кто сможет её понять. Наверное, вскоре она бы сдалась и подняла бы шум, рассчитывая привлечь внимание своего спутника или хоть кого-нибудь, но это, к счастью, не потребовалось. Не прошло и трёх минут, как в комнату, словно повинуясь её беззвучному зову, вошёл Оррин.
Всадник был мрачен. Присев на краешек кровати, он некоторое время помолчал, затем, вздохнув, поинтересовался:
— Как спалось?
Вопрос из серии «Ну как ты?», подумалось Леночке, отвечать на него, в общем-то, бессмысленно, да и спрашивающий ответа не ждёт. Максимум — заезженное «нормально», поскольку и вопрос, и ответ — не более, чем дань вежливости. Судя по виду Фаррела, произошло что-то очень неприятное. И не только в сжатых в нитку бескровных губах дело. На куртке появилось несколько новых пятен, в одном месте заметна небольшая дырка, вернее — недлинный, сантиметра в три, порез. Можно было бы предположить, что испачкался за пиршественным столом, но что-то подсказывало девушке, что те пятна отнюдь не от соуса.
— Нормально, — не стала нарушать традицию она.
— Ну и славно.
Он снова замолчал. Может, не знал что сказать, или же просто рассчитывал на град вопросов. Так бывает — отвечая на вопросы, сам сумеешь лучше разобраться в происходящем.
Лена уж было собралась нарушить молчание, поскольку интерес вызывало слишком многое. Зачем они приехали в эту крепость, намерены ли остаться или продолжат путь, кто такие, в конце концов, эти жуткие зубастые аборигены? Вопросы, вопросы… С другой стороны, всадник, вроде бы, не слишком расположен к душевной беседе. А зачем тогда пришёл? По коже пробежала волна холода, крошечная каморка-келья вдруг показалась ей казематом, а сам Фаррел — тюремщиком. Интересно, если сейчас она попытается покинуть крепость сама, он просто даст ей в лоб или напомнит о её статусе рабыни? Нет уж, надо обязательно завязать разговор, разобраться в ситуации.
Но заговорить она не успела. Перекрывающая вход в комнатёнку занавеска колыхнулась и в образовавшейся щели показалась человеческая голова. Слава богу, именно человеческая. И довольно приятная на вид.
— Думал, меня сейчас заведут куда-нибудь в тупик и там бросят, — сообщила голова. — Как они сами ориентируются в этом лабиринте?
— Примерно как ты в Москве, — буркнул Фаррел. — Живут они здесь. Вот, Миша, познакомься. Это та самая Леночка Друзова, благодаря которой ты влез в эти неприятности.
Лена решила, что плохое настроение всадника связано не столько с пятнами — ну подрался с кем-то, он же воин, бывает — сколько с этим парнем.
— Благодаря мне?
— Именно, — улыбнулся парень. — Ваш… можно на «ты»? Твой папа пообещал мне кучу денюжек, если я верну тебя под родительское крыло.
— Он всё меряет на деньги, — с ноткой безразличия заметила Лена. — Ты тоже?
— Не думать о деньгах хорошо тогда, когда их наличие позволяет о них не думать, — запутанно сообщил парень, то ли кого-то цитируя, то ли пытаясь выглядеть оригинальным. — Не всем повезло заполучить богатых родителей, кому-то и работать надо. Хотя мне твой батя показался довольно-таки обеспокоенным. Согласись, не его вина, что дочь уродилась…
— Дурой? — прищурилась Леночка.
— Авантюристкой, — выкрутился парень после секундного раздумья. — Одна записка чего стоит. Насчёт засасывающего болота обыденности. Без пафоса никак нельзя было?
— Записка? — девушка подняла бровь. — Какая записка? Я ничего не писала.
— Миша, давай с деталями потом, — буркнул всадник.
Парень пожал плечами и послушно заговорил о другом.
— Кстати, валькирия, я твой лук нашёл. Эльфы, знаешь ли, побрезговали. Ты им пользоваться умеешь или так, просто смотрится круто?
Нарочито медленно девушка осмотрела Михаила, задержав взгляд на рукояти меча, на собранной из гроверов[70] кольчуге, затем меланхолично поинтересовалась:
— На ролёвки бегаешь или для понта железок прикупил?
Этот обмен вопросами без ответов мог бы продолжаться долго, если бы Фаррел не буркнул вполголоса:
— Брейк[71], детвора. Нашли место, мать вашу.
Миша тут же замолчал. Фаррел смерил его чуточку недоверчивым взглядом, словно и сам был удивлен такому послушанию, затем сухо сообщил:
— Лена, у нас проблемы. Первое — крепость в кольце осады и на оперативный, так сказать, простор нам без боя не вырваться. А бой нам не выгоден. Второе — я рассчитывал уйти отсюда по тонкому пути, но путь закрылся, так что и с этой стороны нам ничего не светит. Третье и самое главное…
Он помолчал, внимательно посмотрел на девушку, словно размышляя, выдержит ли она груз нового знания. Решил, видимо, что выдержит.
— Большинство тех, кто собрался под этими стенами, пришли сюда карать зло. В смысле, вырезать наших гостеприимных хозяев, а заодно вдоволь пошуршать по углам, прибрав к рукам всё ценное, до чего повезёт дотянуться. Им это вряд ли удастся, крови будет много, толку, как обычно, мало. Я рассказывал тебе о милой привычке эльфов сталкивать лбами тех, чьего возвышения они не желают. И эльфам, и примкнувшим к ним людям мы особо не интересны. Первым — вообще, вторым — разве что в части слегка пограбить. Ну и женское тело… сама понимаешь, это не официальная война, к стенам Каэр Тора обоз с маркитантками никто не тащил. Короче, присутствуют угрозы кошельку и чувству собственного достоинства, но жизням нашим мало что угрожает. Однако… как я не люблю это слово, всегда и во всём есть какое-нибудь «однако».
Он снова замолк, на этот раз лишь на несколько секунд.
— Так вот, среди осаждающих есть и другие лю… гм… нет, людьми в полном смысле слова они не являются. Хотя пусть будут люди, так проще. Они пришли сюда не затем, чтобы грабить. Они пришли убить. Тебя, Лена, обязательно. Меня — если получится.
— О, господи! — довольно равнодушно пробормотала Лена. — Меня-то за что? Всё за тот проклятый костёр?
— Нет, не за него. Но, поверь, причины есть. Обо всём узнаешь чуть позже, пока просто прими на веру. Не ошибусь, если предположу, что влияние этих убийц на эльфов, командующих армией, достаточно велико. Более того, если они в полной мере примут участие в штурме то, боюсь, Каэр Тору