Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никто не хотел иметь дело с человеком, разделенным на добро и зло, никто не выбирал меня вместо Итана, моего противовеса безумию. Амелия тоже отвергла: в ее глазах в ту проклятую ночь я прочитал отвращение. А потом она ушла, потому что я – чудовище.
Пришлось прислушаться к брату. Он тоже совершал ошибки в попытках обрести мир, но у него всегда было четкое видение того, кто мы есть: две отчаявшихся души, заключенные в одном теле.
Большую часть времени я осознаю, что его на самом деле не существует, что Итан – лишь проекция моего разума, но грань между нами становится все тоньше и тоньше, и, возможно, однажды она исчезнет совсем. Интересно, кем я стану, когда это произойдет? За существованием брата я скрывал слишком много секретов, многие из которых даже не помню. Например, день, когда он умер или когда я переставал быть собой, – моменты жизни, затерянные в недрах моей неустойчивой психики.
А если в конце концов победит Итан?
Уверен, он, в отличие от меня, легко сможет жить дальше один.
В минуты сомнений я отдавал контроль ему, порой неосознанно, потому что он был мне нужен. Итан защищал меня, всегда защищал. Он – тот щит, который подавлял мою тревожность, заживлял раны, успокаивал. Из нас двоих он сильнее.
Мать любила Итана и благоволила ему за кроткость, вдумчивость и послушание. Если Итана ругали – он извинялся, раскаивался, старался исправиться и принимал наказание безропотно. Я же раздражался и подвергал все сомнению, на критику реагировал остро и до последнего защищался. Меня бесила уступчивость брата, я постоянно подстрекал его к бунту. Но даже если Итан соглашался на мои авантюры, он все равно думал, как угодить родителям, он никогда бы по-настоящему не изменился. Вот почему я понимаю: Итан, другая часть меня, ненастоящий, у моего близнеца была искренняя, хрупкая душа.
Интересно, не поэтому ли я позволил ему в тот день утонуть?
Пытаясь заново пережить ту ситуацию, я видел лишь туман, и его толстый слой не позволял заглянуть за грань. В памяти всплывала только фраза матери:
– Ты убил моего сына. Умереть должен был ты!
Эти слова поразили меня больше, чем наказание, которое она приготовила. К тому времени я уже столкнулся со смертью: когда погибла наша собака, мать обвинила меня, и, несмотря на попытки оправдаться, я признал, что она была права. Скотти пошел за мной, потому что был предан, именно я подтолкнул его к прыжку с обрыва. Приземлившись, он сломал лапу – он пострадал из-за меня. Пес мог бы поправиться, но я дал матери повод нанести удар, она использовала Скотти, чтобы преподать мне урок.
Если ты делаешь выбор, то должен быть готов к последствиям.
То же самое произошло и с Амелией.
Итан предупреждал: держаться от нее подальше, чтобы защитить от того зла, которым являюсь. Но я не послушал, сблизился с ней, соблазнил и не заметил, как сам безумно влюбился. Я хотел рассказать правду, но каждый раз, когда пытался, меня одолевал страх, что я больше никогда ее не увижу. Я надеялся, что, пока нас связывают чувства, чары не разрушатся. И в тот самый момент, когда решил все же правду скрыть, потерял Амелию. И продолжил терять, когда вновь появился Итан.
Я очень четко помню момент, когда это произошло: утром, когда проснулся рядом с ее обнаженным телом в комнате маленькой квартиры. Солнце проникало сквозь потрепанные ставни, несколько полосок света ласкали ее матовую кожу. Мне хотелось смотреть на нее вечно, остановить момент и насладиться его чистотой.
Со всеми своими недостатками Амелия была совершенна. Она блаженно спала, положив голову на подушку, ее длинные ноги переплелись с моими, волосы разметались по простыне, а одна рука тянулась ко мне в поисках контакта. Картина тронула до слез. Амелия была моей, и я с трудом в это верил, но, когда коснулся ее плеча, понял, что больше я не с ней. Итан украл мое тело и хотел забрать женщину, которую я полюбил.
Я сбежал, оставив записку, и всеми силами боролся за то, чтобы вернуться к ней. Не знаю, как это удалось, но чем больше дней проходило, тем более беспомощным я себя чувствовал. Итан не был мне нужен в те дни, но все равно стремился взять все в свои руки, он хотел, чтобы Амелия узнала мой секрет, был уверен, что она меня бросит. Так оно и случилось.
Когда Елена высказала мне в лицо мои недостатки, я увидел в ней свою мать и возненавидел, потому что опасения были вполне обоснованными. Она хотела защитить подругу, а я только втягивал Амелию в свой ад. Простить себе боль, которую ей причинял, я не мог.
Уверен, она больше не захочет иметь со мной ничего общего. Я причиняю боль всем, кого люблю. Я недостаточно силен для того, чтобы продолжать жить.
А как же Олив? По отношению к ней я еще больший эгоист. Думал, что делаю лучше, доверив дочь Итану, но от страданий избавить не смог. Оттягивал время, заставляя жить в доме, где не было ничего настоящего. Когда она узнает правду, то возненавидит меня. Утешает одно: мне не придется наблюдать, как ее привязанность перерастает в обиду.
С первого этажа донеслись голоса. Должно быть, этот придурок агент по недвижимости назначил очередной визит. Мы с Итаном оба согласились избавиться от поместья. И все же я не хочу, чтобы дом, в котором я вырос, попал в руки людей, неспособных оценить его по достоинству. Доунхилл-Хаус проклят: ему нужен кто-то, кто очистит его стены, развеет чистый воздух по коридорам, смахнет пепел прошлого, принесет свет туда, где царит тьма.
Я подошел к лестнице и прислушался к разговору. Дружная компания оказалась в западном крыле, рядом с комнатой Итана. Там когда-то спала мама. Много раз я задавался вопросом, почему мое альтер-эго предпочитало ночевать здесь, а не в другом месте. Возможно, какая-то часть меня ощущала потребность в материнской фигуре. Я никогда не понимал ее ненависть и никогда не переставал ее любить, даже когда она меня била.
Притаившись за углом, чтобы меня не заметили, я стал разглядывать гостей.
– Как давно в доме никто не живет? – спросила женщина.
Она с гордостью демонстрировала округлый живот, поглаживала его, и ее взгляд светился при этом. Думаю, она на шестом месяце беременности. Какой бы стройной ни была