Читать интересную книгу Время гарпий - Ирина Дедюхова

— Так просто? — не поверил ей мальчик.

— Да, с виду просто, а действует безотказно, — подтвердила Эвриале.

В ту ночь он впервые услышал о гарпиях, с которыми музы должны были вести войну, сами того не желая. Она чувствовала, что наступают времена торжества гарпий, времена их гнездилища и кормежки. Поэтому зыбкость реальности, размытые нравственные ориентиры и заставляют муз заранее выбирать наиболее сложные виды классического искусства, где можно бесспорно и для всех очевидно проявить свое право пробуждать лучшие свойства человеческой души. Эвриале нисколько не сомневалась, что Терпсихора и Талия тоже захотят пойти, вслед за ним, — в балет. И это, по мнению Эвриале, было весьма похвально, но одновременно очень и очень опасно.

В театре, куда всем сердцем стремился Николенька, уже царила одна муза — Полигимния или «многопоющая». Туда же непременно явится и одна из старших муз, чтобы помочь младшим сестрам. А место сбора пяти муз… сразу же сделает их всех уязвимыми. В этом случае им точно не удастся обмануть гарпий.

Поэтому… пусть заранее приготовится к тому, что в театре, куда он так стремится, все гарпии начнут на него охоту. Они будут делать то, чем занимались всегда: уничтожать души, лгать, стараться лишить всех куска хлеба… И ему надо стремится быть всегда на голову выше других, раз уж он окажется на виду «пред хладною толпой».

Мельпомена в чем-то самая важная муза, как камертон всех девяти муз своего времени, как олицетворение нерукотворного памятника своему времени, его трагическая маска. Кроме маски у нее всегда был меч, а раньше — палица, потому что Мельпомена — символ неотвратимости божественного наказания за все прегрешения. Она всегда оказывается в эпицентре бури, которую несут с собой гарпии. В ней сосредоточено мужество всех девяти муз, — пока стоит Мельпомена, держатся и все другие. Поэтому Каллиопы все времен, начиная с оды Горация, слагали свое посвящение Мельпомене.

Веленью божию, о муза, будь послушна,Обиды не страшась, не требуя венца,Хвалу и клевету приемли равнодушноИ не оспоривай глупца.

[А.С. Пушкин «Памятник»]

— Обиды не страшась, не требуя венца? — вопросительно повторил мальчик.

— Не грусти! — улыбнулась Эвриале. — Что-то мне подсказывает, что и венец и похвалы тебе будут. Но когда начнется драка… тебе они не помогут, гарпии равнодушны к чужим наградам и званиям. Тебе придется заручиться поддержкой старших сестер. Поэтому живи так, чтобы они не имели ни малейшего повода отступить, а гарпии его будут искать, учти!

Женщина, ободряюще поглядев на мальчика, щелкнула по флакону, в котором сразу заклубилась золотая пыль, а свет стал ярче.

— Да, все это очень странно! — проговорила она сама себе.

— Странно, что я — грузин? — подозрительно спросил малыш.

— Нет, все по отдельности нисколько не странно, но когда все это вместе… галушки, сало, грузин, балет… тогда это несколько странно. Это как завязка будущей истории, для которой необходимо, чтобы ты любил сало, был артистом балета, да еще и грузином. Мне просто это заранее дико! Я пока не могу представить такой эпос, но потому я и не Каллиопа. Но я уже видела ту, которая его напишет. У нее странное дарование — превращать все ужасы этого мира в фарс, сбивать любой взмах черных крыльев гарпий — безошибочным видением их низких помыслов. Сейчас задаюсь вопросом: а чего же я ждала? При этой девице меня с каждой из сестер будет ожидать сюрприз на вкус вашей коронованной сестрицы. Честно говоря, сейчас впервые за множество веков начинаю испытывать любопытство. При этом я знаю, что вас всех ждут страшные испытания, знаю! Но не могу грустить, потому что это… очень смешно! И мне почему-то кажется, что когда самого страшного ждешь, едва сдерживая смех, то это не может закончиться печально!

— А чего ж здесь смешного? — улыбаясь, спросил мальчик. Он хотел спросить ее сурово и холодно, но и его ситуация немного смешила.

— Ну, ты же сам понимаешь, насколько это смешно с самого начала! — расхохоталась Эвриале. — Ой, не могу! Сало, грузин, балет!.. Прости, не могу удержаться!

Прощаясь, она сделала непонятный для него знак часам, пояснив мальчику, что не будет скручивать время назад. Встретились они на рубеже старого и нового года, поэтому неизвестно, как такие временные петли могут отразиться на общем времяисчислении. Ведь это все же не среду вторником подменить. А потом… он же еще маленький. Вряд ли он будет помнить, как когда-то в детстве провел Новогоднюю ночь с незнакомой тетей. Скоро мама отведет его в хореографическое училище, чтобы он никогда не стал арфистом, так ему вообще станет не до нелепых мыслей, будто он и есть — самое Мельпомена.

— Все! Наши разговоры закончены! — сказал прославленный премьер театра, пытаясь вышибить носком вставленный в проем двери женский ботильон. — Я так с женщинами не поступаю, но ты меня столько раз подставляла, что…

— Коля… Коля, пойми! Нам надо поговорить! — налегая плечом на дверь, тихонько шептала ему Эрато. — Меня же ваша оперная дива попросила!

— Это ваше «Коля-Коля»! Правильно одна женщина в Интернете написала, что такое обращение напоминает, будто вы «пьяного папашку возле кабака встретили»! — отходя от двери, проговорил премьер, поправляя роскошную гриву растрепавшихся волос.

— Вот и о ней нам тоже надо поговорить! — так же тихо ответила Эрато, плотно прикрывая за собой дверь. — Слушай, с тобой в детстве ничего странного не происходило?

— В каком смысле? — удивился премьер ее неожиданному вопросу.

— В прямом! — огрызнулась она. — Ты должен был что-то видеть!

— Так у меня и детства не было, как такового, — попытался свести к шутке ее горячность танцовщик. — Если я еще в школе станцевал балетные вершины вроде «Классического па-де-де» Гзовского и па-де-де из балета «Фестиваль цветов в Джензано» Бурнонвиля, так откуда у меня будет детство? У меня в жизни-то ничего не было, кроме балета.

— Ты знаешь, о чем я! — с нажимом сказала Эрато.

— Постой, а что за допрос? — с прежним недоумением спросил он.

— Так, давай напрямую! Тебе этот стих Горация ничего не напоминает? — спросила она и прочла нараспев несколько строчек, отметив, что танцор явно дернулся на прозвучавшем имени «Мельпомена».

Можно ль меру иль стыд в чувстве знать горестномПри утрате такой? Скорбный напев в меня,Мельпомена, вдохни, — ты, кому дал ОтецЗвонкий голос с кифарою!

— Напоминает, конечно! — сказал он тихо. — Напоминает, что были иные времена и совершенно нормальные люди, с нормальным отношением к искусству. Ты-то здесь при чем? Из электронной энциклопедии выписала?

— Коля, у меня нет времени на пустые разговоры и запирательства, — поражаясь его упрямству, ответила Эрато. — Да, я могла тебя где-то подставить, а где-то и предать, суть не в этом.

— А в чем может быть суть, когда человека «где-то подставили, а где-то предали»? Вы так это делаете… странно! Даже не понимая, что никакие разговоры после этого не ведутся, вообще никакие! — сказал он и удивительно красиво всплеснул кистями рук.

— Коля, по моим следам идут гарпии, мне осталось немного, если ты не поможешь, — устало откликнулась Эрато, усаживаясь возле зеркального трюмо. — Всегда знала, что при моей профессии я могу заработать деньги, лишь рискуя душой, работая на грани. А если я ее все-таки потеряю, хоть это будет абсолютно незаметно для других, я денег заработать не смогу. Понимаешь, какая дилемма? Я вообще стану никому неинтересна. Ты ведь и сам видишь, что бездуховный танцовщик — как вареная капуста, он неинтересен. Потому сам своих учеников заставляешь читать, ходить на спектакли, выставки, концерты, жить духовной жизнью. Никогда не ценила в себе эту духовную составляющую, но сейчас оставаться без нее — в мои планы не входит.

— Ну, так об этом надо раньше думать, — рассудительно сказал премьер. — Какойто у нас «душевный» разговор получается. При чем здесь какие-то гарпии? Это такие мифические птицы, которые души в Дантовом Аду истязают?

— Это такие же реальные существа, как мы с тобой! И не делай вид, будто слышишь о них от меня первой! — взорвалась Эрато. — Мне ваша дива, которую я считаю Полигимнией, говорила, что видела их прямо в театре. А одна сидела на плечах отца одной артистки кордебалета. Сам у нее расспроси, я не могу о них говорить. Увидишь их рядом — сам поймешь почему. Господи, у тебя выпить не найдется? Или пойдем куда-нибудь… Не могу больше.

— Мне некогда куда-то идти, а тем более — что-то пить. У меня завтра репетиционный класс с утра до вечера, поэтому… никак! — с наигранной обреченность ответил премьер.