Читать интересную книгу Время гарпий - Ирина Дедюхова

И она верила хозяйке блога намного больше, чем тем, кто лгал по радио и на официальных сайтах средств массовой информации, будто люди были предупреждены о грозящей им опасности. Они и сейчас, когда оставшиеся в живых писали в Интернете о тысячах трупов, утверждали, будто погибло «всего лишь» сотня человек…

В ней все громче звучали строки Гомера: «…и у стен Илиона / Племя героев погибло — свершилася Зевсова воля», она все отчетливее слышала хлопанье огромных черных крыльев и все больше, все нестерпимее ей хотелось петь…

Пой, богиня, про гнев Ахиллеса, Пелеева сына,Гнев проклятый, страданий без счета принесший ахейцам,Много сильных душ героев пославший к Аиду,Их же самих на съеденье отдавший добычею жаднымПтицам окрестным и псам. Это делалось, волею Зевса,С самых тех пор, как впервые, поссорясь, расстались враждебноСын Атрея, владыка мужей, и Пелид многосветлый.Кто ж из бессмертных богов возбудил эту ссору меж ними?Сын Лето и Зевса. Царем раздраженный, наслал онЗлую болезнь на ахейскую рать. Погибали народыИз-за того, что Хриса-жреца Атрид обесчестил.Тот к кораблям быстролетным ахейцев пришел, чтоб из пленаВызволить дочь, за нее заплативши бесчисленный выкуп.Шел, на жезле золотом повязку неся Аполлона,И обратился с горячей мольбою к собранью ахейцев,Больше всего же — к обоим Атридам, строителям ратей:«Дети Атрея и пышнопоножные мужи ахейцы!Дай вам бессмертные боги, живущие в домах Олимпа,Город приамов разрушить и всем воротиться в отчизну!Вы же мне милую дочь отпустите и выкуп примите,Зевсова сына почтивши, далеко разящего Феба».

За Первой песней — следует Вторая, а у Гомера она называлась «Сон, Испытание». Помня об этом, Лариса Петровна решила не ложиться вообще, понимая, что уж если действительно все так и произойдет по «Илиаде», то сон ее настигнет где угодно. Она вызвалась убраться на кухне и отправила Веронику спать.

Ей казалось, что она не только одна на кухне, но и во всем мире. И пока все спали, она сидела прямо, глядя в одну точку, думая в своем сердце о том, сумеет ли она помочь в грядущих испытаниях тем, кто собрался под гостеприимным кровом этого дома и блога «Огурцова на линии».

Прочие боги Олимпа и коннодоспешные мужиСпали всю ночь; не владел лишь Кронионом сон благодатный.Думал все время он в сердце о том, как ему АхиллесуПочесть воздать и побольше ахейцев сгубить пред судами.

Как она и предполагала, сон начался неожиданно и практически наяву. Возле нее появилась высокая черноволосая женщина в длинном черном шелком платье. Она понимающим взглядом окинула ее напряженную позу и спросила: «Меня ждешь? Я — Эвриале!»

Дама с трудом оторвала от себя большие часы на львиных лапках, и Ларисе Петровне показалось, что часы вовсе не желают вставать на стол, они явно пытались зацепиться за подол ее платья.

— Извини, пришла бы раньше! — обернулась дама к Ларисе Петровне от своих строптивых часов. — Но эти часы… с ними всегда какие-то проблемы, стоит нам прибыть к Эвтерпе! Ну, что с тобой? Сколько можно?

— Давно говорю, что эта дамочка мне лично не вдохновляет, — заплетающимся механическим голоском протикали часики. — Никакого полета фантазии, опять посещение музеев и методическое изучение основ классического искусства. Не знаю, зачем такое нужно! Может, без нее обойдемся?

— Как ты без нее решил обойтись, она уже посреди этой истории! — возразила дама, поправляя прическу из черных локонов. — Она уже вдохновила Каллиопу защитить старика-пианиста! И другой Эвтерпы у меня для тебя нет.

— Вот именно! — пьяным голосом ответили часы. — История получается достаточно грязная, экстремистски-педофильская… Куда там еще эту?.. «Покровительницу лирической поэзии и музыки самой природы, дающей душе очищение», умереть не встать. Давай вместо нее мужика инициируем, а?

— Чтобы его в педофилии обвинили? — прикрикнула на разговорившиеся часы Эвриале. — Думай, что говоришь! Давай-ка, транспортируй нас к портрету Эвтерпы кисти лучезарного Гойи!

— Ой, не могу! — простонали часы. — Ну, отчего все Эвтерпы такие неказистые, как эта маркиза? То ли дело… Терпсихора! Уф-ф, как вспомню, так вздрогну! И такую лапочку, такую бесподобную красотку надо было на балет тащить совсем малышкой, а с Эвтерпой — ждать «до полной зрелости». А чего бы с ней лет до семидесяти не подождать?

— Нет, если вы не хотите, я не настаиваю! — вмешалась в эту нескончаемую пикировку Лариса Петровна, понимая, что часы просто не хотят ее никуда доставлять даже во сне. Хотя до семидесяти лет ждать было еще очень долго, ей не хотелось, чтобы кто-то ссорился из-за нее.

— А кто тут что-то может хотеть, кроме нас? — удивилась дама. — А ну-ка, немедленно доставь нас в Прадо и без лишних разговоров!

…И они очутились посреди пустынного зала. Впрочем, «очутились» для Ларисы Петровны было бы сказано слишком пафосно. Только что она сидела на прибранной ею кухне, слушая с напряженным лицом, как появившаяся из ниоткуда дама обсуждает ее с говорящими часами, явно хлебнувшими лишнего. И через мгновение она заскользила по влажному мраморному полу, больно ударившись в темноте о медный столбик возле стены.

— Да это просто зверство какое-то, — сказала Эвриале, споткнувшись о ее ноги. — Поднимайся, можешь рассматривать это «музыкой природы». В последнее время все как с цепи сорвались! Ты уж извини, часики у меня маленькие, очень подверженные чужому влиянию. Какое время отсчитывают, так себя и ведут, ничего не поделаешь… У нас нынче время пьяных запоев, хамства и пренебрежительного отношения к женщине. Вот и имеем результат. Свет включи, мерзавец!

В залах загорелся свет. Часики согнулись возле урны в приступах рвоты. Эвриале что-то приговаривая нелицеприятное, пыталась вытереть их чистой салфеткой, а часы лишь безвольно отпинывались от нее бронзовыми лапками.

Как только в зале стало светло, Лариса Петровна поняла, что оказалась на четвереньках перед огромным портретом Хоакины Тельес-Хирон, второй дочерью герцога Осуны и женой Хосе Сильва-Базана, унаследовавшего в 1802 году титул маркиза Санта-Круз, а позже ставшего первым директором Прадо. После своей неудачной попытки самостоятельного просвещения в музее родного города Лариса Петровна методически изучала в библиотеках, а затем в Интернете — собрания самых известных музеев мира, особенно выделяя для себя мадридский Прадо, имевший наиболее богатый раздел живописи. Она знала, что Хоакина, которую Гойя изобразил на портрете 1805 года в роли музы лирической поэзии Эвтерпы, возлежащей на канапе и с лирой в левой руке, была одной из самых почитаемых женщин Испании своего времени. Она имела личное знакомство со многими поэтами и писателями, являясь для многих самым авторитетным критиком с безупречным литературным вкусом. Выбор такого образа для ее портрета был обусловлен страстью маркизы к лирической поэзии. Это была одна из немногих картин, где заметно проявилось влияние классицизма на художника. Лариса Петровна отметила для себя, что лира была изображена неправильно, Эвтерпа предпочитала авлос — двойную флейту. Да и не стала бы она (в отличие от Эрато) украшать себя листьями и гроздьями винограда. Но больше всего ее поражала черная стола, обвивавшая левую руку маркизы, спускавшаяся на канапе из-под ее фигурки. И на картине, как раньше по иллюстрациям, ей вначале показалось, что от Хаокины расползаются змеи, как от головы убитой Медузы.

От созерцания портрета маркизы ее отвлек звук пощечины и жалобный ответный звон часов. Она обернулась к Эвриале, воспитывавшей говорящие часы рукоприкладством, и похолодела. На выходе из зала рядом с урной стоял мужчина в одних трусах с бутылкой пива в руках. Лариса Петровна поняла, что часы окончательно проштрафились, захватив в ее сон одного из гостей «мадам Огурцовой», дремавшего на кухонном диване.

Молодой человек, как ни в чем ни бывало, прохаживался по залам, рассматривая картины, прикладываясь к большой бутылке пива. Его колоритная фигура сразу запомнилась Ларисе Петровне, поскольку он, не в первый раз приезжая в гости к хозяйке блога, немедленно раздевался до трусов и запасался пивом на весь период пребывания, утверждая, что только так может релаксироваться в суетной действительности.

Возможно, именно такая методика релаксации для него была наиболее оптимальной, потому что из состояния релакса его не вывела и неожиданная смена обстановки. Он вежливо кивнул ошеломленной Эвриале и, узнав знакомое лицо, спросил Ларису Петровну: «А где все?»