Читать интересную книгу Тисса горит - Бела Иллеш

— Передаст! Непременно передаст! Все это заранее уговорено.

— Дурак он, что ли, чтобы передать? Он сам хочет быть королем.

Неважно, что хочет он! Важно, что хочет Антанта!

— Малая Антанта…

— Хорти…

— Социал-демократы…

— Армия…

Эмигранты уже не были так оборваны, как в девятнадцатом году. Все были с портфелями. Это производило впечатление униформы. Каждый держал в руках смятую пачку газет. С покрасневшими лицами, энергично жестикулируя, они старались перекричать друг друга.

— Что-то случилось! — с сияющим лицом вскрикнул Готтесман. — Ура! Случилось что-то важное.

«ГАБСБУРГСКИЙ ПУТЧ В ВЕНГРИИ».

«БЫВШИЙ КАЙЗЕР КАРЛ В ШОПРОНЕ».

Эти слова, напечатанные огромными буквами, бросились в глаза Готтесману с первой страницы газеты, вырванной им из рук одного из стоявших рядом товарищей.

Подготовка

— Рота-а-а… стой!.. Вольно!.. Я думаю, товарищи, на сегодня хватит, — сказал уже более мирным тоном командир, одетый в серый костюм и широкополую коричневую шляпу, с палкой в руке и с портфелем под мышкой.

Ряды расстроились. Безоружные, одетые в штатское солдаты закурили, но из рядов не вышли.

— А теперь, товарищ Гемери, — обратился к командиру один из солдат в юбке, — где мы расположимся на ночь?

— На ночь, товарищи, мы разойдемся по домам, — ответил командир и, по примеру своих солдат, также закурил. — Не думаю, чтобы мы понадобились этой ночью, но если и понадобимся — место сбора известно. В случае тревоги идите прямо туда. Там получите оружие. Кто имеет револьвер, пусть принесет с собой. Мы выдаем только винтовки. Итак: ро-о-та… ра-зой-дись!

В этот момент на поле появилась другая рота, как две капли воды похожая на первую. Командовал этой ротой Коша, тоже вооруженный портфелем и палкой.

— Ковач! — окликнул он Петра, разговаривавшего с Гемери. — Подождите меня, я скоро освобожусь.

— Я считаю, — говорил Гемери, — будь даже у нас попытка к путчу, социал-демократы — если не в лице партии официально, так руками социал-демократических рабочих — безусловно возьмутся за оружие. Но как бы ни верили мы в готовность социал-демократических рабочих драться, все же мы должны быть готовы к тому, что по крайней мере в первый момент можем остаться одни.

— Ра-зой-дись! — скомандовал Коша и через несколько секунд уже стоял возле Петра.

До конечной остановки трамвая надо было итти минут десять, а оттуда до центра города еще почти час езды.

Коша и Петр сели на прицеп. Там можно было курить. В вагоне скоро завязалась оживленная дискуссия между возвращавшимися с военной учебы товарищами и несколькими австрийскими трамвайными кондукторами, направлявшимися с конечной станции в город.

— Это не путч, — громко объяснял красноносый старый кондуктор. — Это не путч, а просто театр. И даже кино. Хорошо спелись, мерзавцы! Прекрасно понимают друг друга. Карл из игрушечной винтовки прицелится в Хорти, тот передаст ему власть, и они вместе пойдут в Вену. За это время наши господа все подготовят, разутюжат фраки и решат между собой, кто из них первым будет лизать руки императора.

— Ну, а социал-демократы? — спросил Коша. — Вена — это ведь красный социал-демократический город?

Красноносый с сожалением взглянул на Коша.

— Вы, молодой человек, очевидно, иностранец. Вам неизвестно, что в социал-демократической партии сейчас идет спор о том, кому держать Карлу свечу — Реннеру или Бауэру.

— Оно, может, и так, — согласился Коша, — но социал-демократические рабочие… В Вене триста пятьдесят тысяч рабочих.

— Да им… Они им потом напоют, что это, мол, и есть единственно правильная, единственно возможная социал-демократическая политика…

— Что вы! Что вы! — перебил его молодой широколицый кондуктор. — Не бойтесь за красную Вену! Если понадобится — в два дня создадим такую армию…

— Ну, вот именно, в том-то и дело, что не понадобится, — усмехнулся старик. — До сих пор не понадобилось. Не понадобится и теперь. Я наших знаю.

Старику сразу ответили четверо или пятеро. Кое-кто даже повысил голос. Потом вдруг все сразу замолкли. Трамвай обгонял демонстрацию.

С красными флагами. По четыре человека в ряд. В боевом порядке двигалось шествие — около полутысячи рабочих.

— Коммунисты!

— Австрийские коммунисты!

Из окон трамвая несколько человек шапками приветствовали демонстрантов.

— Кабы таких было побольше, у нас все шло бы иначе, — заговорил снова красноносый старик.

— Вы, товарищ, коммунист? — обратился к нему Петр.

— Какой я коммунист! — даже обиделся старик.

— Если бы вы подождали меня утром, как мы с вами сговорились, сейчас вы были бы уже в Венгрии, — сказал Коша, сходя с трамвая.

И они снова пошли под руку.

— По приказу Ландлера мы разыскивали вас всюду. И нигде не нашли. Что же оставалось делать? Вместо вас поехал другой. Сейчас с вами хочет говорить Секереш.

— Секереш?!

— Ты прав, Петр! Честное слово — прав! Нас даже топором не прошибешь.

— А как насчет здоровья?

— Н-д-а… В Львовской тюрьме я сильно кашлял. В Москве поправился. А теперь, гм… здоровьем похвалиться не могу, но и жаловаться нельзя: болеть — не болею. Давай-ка расплачиваться. Я провожу тебя пешком в Гринцинг. Дорогой потолкуем по душе.

Улицы были полны народу… Организованной демонстрации не было, но по тротуарам толпами разгуливали десятки тысяч рабочих. Никто их не звал. Пришли они по своей инициативе, чтобы город не забыл об их существовании.

Калильные фонари и сотни самых затейливых электрических реклам заливали улицы почти дневным светом. По мостовым мчались автомобили, легко обгоняя переполненные трамваи.

— Не думаю, чтобы из всего этого что-либо вышло. Много шума из ничего! Объясни ты мне, пожалуйста, на кой чорт венгерской буржуазии король? Король, да еще из Габсбургов, — ведь это тысяча внешних политических осложнений: Чехия, Югославия, Румыния… Дома от него толку тоже ничуть не больше, чем от этого тупоголового моряка. Австрийской буржуазии император тем более не нужен. Он не мог бы угодить ей больше социал-демократов. А та кучка венгерских графов, которые до сих пор еще не открыли истины, что и владельцы тысячи десятин могут быть «мелкими хозяевами»… Увидишь наш Карл скоро вернется к своей Зите. Но мне сдается, мы собирались поговорить с тобой совсем о другом.

— Готтесмана видел? Говорил с ним? Прикарпатская Русь, Лавочне… Н-да, наделали мы дел. Я не понимал… после Лавочне… никак не мог понять, почему нас так легко победили? А теперь не могу понять, как это чехи так долго терпели наши фокусы. Я знаю, Петр, самая строгая самокритика не может загладить совершенных ошибок. Но все же, вскрой мы беспощадно те глупости, которые нами были совершены, не бойся признаться, что нашу «хитрость» мы часто доводили до беспринципности, — все же мы принесли бы большую пользу. Я теперь этой самокритикой и занимаюсь. Во всяком случае это куда честнее, чем проделывать то, что сейчас проделывают многие венгерские товарищи. Не желая сознаваться, что революцию погубили наши же собственные ошибки, они создают всякие теории. Честное слово, мне самому известно не меньше десятка таких «теорий»! И чего только они ни наплели! И что венгерская революция была, дескать, с самого начала «обречена», и что это была «авантюра». Если еще не знаешь, ставлю тебя в известность: существует даже «этическая» точка зрения. И если ты смеешь думать иначе, ты — подлый мерзавец, авантюрист. И дамы, которые вчера еще интересовались исключительно косметикой, сегодня пропагандируют этику — в этом именно духе. Честное слово!.. Впрочем, я сам — как старая баба: болтаю, и все не то, что следует. Короче говоря, ты спрыгнул с поезда, а я нет, Бескиду ты поверил, а я нет… Между прочим сегодня утром я встретил Бескида у Иоганна. От него я узнал, что ты в Вене.

— Бескид у Иоганна?!

— Если не ошибаюсь, он уже уехал домой. Фу ты, чорт! Опять отвлекаемся от нашей темы. Честное слово…

…Ну, короче говоря, я остался. И в Чапе жандармы передали меня легионерам, препровождавшим около восьмидесяти украинских беженцев обратно в Галицию. Тут только я понял, какую глупость совершил. Ни один чорт не интересовался тобой, и обо мне тоже не спрашивали бы. Хоть головой бейся об стену, да поздно! Заковали меня вместе с крестьянским парнем из Лавочне.

… Поляки уже поджидали нас. Четверых прихлопнули тут же, на месте. Никто из нас не избежал побоев при передаче. Когда эта «работа» была проделана, один из офицеров вдруг затребовал тебя. Тебя, само собой разумеется, искали напрасно. Зато мне опять здорово влетело. Меня изолировали и в кандалах перевезли в Львов.

В Львове в военной тюрьме я сидел в одиночке. Адвоката у меня не было. Но и без адвоката я скоро понял, что из меня хотят сделать главную фигуру крупного политического процесса.