Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

происходящее со мной, это просто неизбежность каждой женщины?

– Перестань терзать себя домыслами, когда все ясно.

– Что тебе ясно?

– Ты любишь Владимира.

– Подожди, Соня, о чем ты говоришь?

– Любишь Владимира, ибо заставила себя полюбить его, как я заставила себя полюбить Вадима. Каждый из них для нас необычен.

– Твое чувство к Новосильцеву мне понятно. Это чувство молодой неискушенной девичьей души. Но я не могу себя сравнивать с тобой. Не забывай…

– Что не должна забывать?

– Но ты же знаешь, что именно в твои годы я, очертя голову, стала женщиной. Сделала это, не задумываясь над тем, достоин ли любимый того, что я отдала ему свою первую ласку, по велению наивного девичьего разума.

– Но была счастлива?

– Только мгновения, а мечтала стать счастливой на всю жизнь.

– Ты просто неузнаваема. Куда делась твоя уверенность в себя. Ты подчинила себя пессимизму. Самоанализ твоих стремлений и чувства для жизненной реальности плохие помощники.

– Соня, мне скоро сорок. Владимир моложе меня.

– Вадим тоже старше меня. Однако разница наших лет больше всего пугает бабушку, но отнюдь не меня.

– И ты опять права. Я действительно в лапах пессимизма. Но, кстати, это в стране модное поветрие среди нашей интеллигенции. Это поветрие привито Достоевским и Чеховым. Это они уверили нас, что мы должны бродить полусонными, должны чувствовать себя несчастненькими, копаться в низменностях своих душ, отыскивая в них только мрачность, избегая стремлений к светлому, к воспитанию в себе силы воли. Порой мне даже ясно, что все свои настоящие переживания, с которыми я появилась у вас на Дарованном, придуманы мной самой от испуга, что смыслом жизни для меня стало чувство к Владимиру.

– А он?

– Что он?

– Любит тебя?

– Да. Поэтому я приехала к тебе. Мне стало страшно от сознания, что дорога ему.

– Не понимаю, как можно бояться чувства, страшиться сознания, что ты дорога любимому человеку.

– Конечно, я запуталась в своих противоречиях. Но мне страшно сознаться, что Владимир в моем сознании давно стал символом человека, которому должна принадлежать вся моя будущая жизнь. Ты улыбаешься, Соня?

– Конечно, улыбаюсь от радости за тебя, Ольга. Улыбаюсь, поняв, что у тебя нет никакого страха перед своим чувством, но зато тебя поработила растерянность свободной женщины, привыкшей быть самостоятельной, тогда как чувство любви подчиняет тебя своей власти, и ты тщетно стараешься вырваться из его власти, все более отдавая себя в его власть.

Впрочем, извини. Сама разберешься во всем без моих доводов. Владимир знает, что любишь его?

– Нет.

– Уверена?

– Я ему ничего не говорила.

– А он тебе сказал о своей любви?

– Соня!

– Извини. Но мне хочется понять и уверить тебя, что не должна себя мучить, а радоваться, улыбаться и смеяться.

Койранская, встав из-за стола, прошлась по комнате, остановившись у окна.

– Соня, а в природе уже звучат скрипки осени.

Отойдя от окна, Койранская остановилась около Софьи и, положив руки на ее плечи, раздельно заговорила:

– Владимир говорил мне о любви при каждой встрече. Говоря, он заставлял мою память запоминать каждое слово. Понимаешь, Соня, каждое слово, и постепенно слова заполнили собой мою память. Разве не страшно? Помнить только о его любви, забыв обо всем остальном, что прежде заполняло жизнь. Вот уже больше месяца скитаюсь среди природы Урала, пытаясь забыться в творчестве. Скитаюсь по разным местам, чтобы скрыть от Владимира свое местонахождение, но он упорно ищет, находит меня, и я снова стараюсь скрыться, хотя сознаю, что от себя скрыться нельзя.

– А что, если?..

– О чем говоришь?

– Если сказать ему правду о своем чувстве?

– И потерять право на удобную, привычную самостоятельность.

– Разве она необходима тебе, когда целью жизни стала не привычная самостоятельность свободной женщины, а любовь к человеку, полюбившему тебя?

– Не знаю. Но ты скоро убедишь меня в том, что мое нытье просто-напросто кликушество, необходимое мне для защиты от собственной растерянности перед чувством Владимира, перед силой его убедительности, которой он разрушил все мои шаткие доводы, необходимые мне для защиты от его непреклонной воли. Я утомила тебя, Соня. Мы говорили об этом вчера, прошлой ночью, говорим снова сейчас, и все о том, что нужно решить одним смелым шагом.

– Так и реши.

– Не могу. Соня, ты же собиралась на Серафимовский, а я задерживаю тебя.

– Поедем со мной.

– Я обещала навестить Косареву.

– Прекрасно. Я подвезу тебя до ее делянки.

– Хорошо.

Софья и Койранская, выйдя из дома, сели в пролетку, запряженную вороным рысаком.

Сначала ехали по угодьям прииска, но, свернув на большак, увидели, как навстречу мчался верший всадник. Вот он промчался мимо, но, осадив лошадь, повернул за пролеткой и нагнал ее. Койранская, побледнев, смотрела на подъехавшего Владимира Воронова.

– Куда торопитесь, Владимир Власович? – спросила Софья.

– К вам, Софья Тимофеевна, узнав, что у вас Ольга Степановна.

– Соня, поезжай одна, я останусь с Владимиром.

Койранская вышла из пролетки. Воронов спешился, держа разгоряченного коня за повод. Софья, отъехав, крикнула:

– Владимир Власович, дождитесь меня. Я скоро вернусь.

Койранская, осмотрев взволнованное лицо Воронова, спросила:

– Опять нашел?

– Нашел, – виновато ответил Воронов.

– Забыл, что обещал не мешать работать? Ну что ж, пойдем по этой лесной тропинке. Мне надо повидать Косареву, она где-то тут работает.

Несколько минут шли молча. Лесную тишину нарушало пофыркивание лошади, шедшей покорно за хозяином.

– Кто сказал тебе, что я на Дарованном.

– Костя Вечерек.

– Господи, даже он помогает тебе быть удачливым следопытом. Почему молчите? Неужели ждешь, что буду развлекать разговором о своем пребывании у Сони?

– Ольга Степановна!

Койранская вздрогнув, услышав свое полное имя, остановилась.

– Мое письмо получила?

Койранская, смотря в упор на Воронова, спросила:

– О чем письмо? Володя, почему не отвечаешь на вопрос?

– Отвечу. В нем я просил тебя стать моей женой. Ты же знаешь, как я люблю тебя?

– Володя. Милый. Письмо получила. Испугавшись твоей просьбы, сбежала на Дарованный.

– Неужели?

– Не перебивай. Горжусь честью быть твоей женой. Но пойми.

– Что понять, Ольга?

– Сейчас скажу. Только не торопи. Ты всегда настаиваешь. Прошу тебя, не торопи. Я должна сказать тебе обо всем спокойно, а меня бьет озноб. Пощупай, какие холодные пальцы. Согрей их. Подыши на них. Помнишь, как грел их, когда катались на лыжах по Тургояк-озеру. Помнишь, как грел.

– Помню любой шаг, сделанный рядом с тобой.

– Должна спокойно сказать тебе, что люблю и счастлива от тепла своего чувства. Слышишь, что сказала?

– Слышу.

– Тебе не смешно, что бегала от страха признаться в этом?

– Как мне благодарить тебя?

– Просто крепко, крепко поцеловать…

Глава XIX

1

Прииск Дарованный семнадцатого сентября под чистым бирюзовым небом спозаранок