драгоценный здесь в Петербурге, более того, он в очень дорогой гостинице, и не один.
– Что? – Диана побледнела.
– Его видели там, и последние две недели он захаживает туда в один и тот же номер регулярно, а сегодня остался с ночевкой. Номер зарегистрирован на молодую женщину.
– Что? – повторила Диана.
Её глаза казались огромными на бледном лице. Мать была довольна произведенным эффектом. Наконец, Глеб слетит с пьедестала, на который его возвела её глупая дочь. Ольга Викторовна души не чаяла в Данииле, она обожала, боготворила его. Его потеря была для неё ударом, как будто она потерла собственного сына. Но Глеб… это ужасный человек, он жёсткий, надменный, холодный, и лицо у него как будто неживое, как будто высечено из камня. И вот такой страшный человек загипнотизировал её Диану. Конечно, он, не в пример Даниилу, богат и при этом не скуп, Диане он ни в чём не отказывает, она одета как кукла, у неё такая дорогая машина, но, боже мой, до чего у него ледяные глаза, а ведь они – зеркало души, и жёсткая линия рта. Ольга Викторовна считала, что Диана ей не всё рассказывает, возможно, он и руку на неё поднимает, какой ужас. Напрасны были слова и родителей Даниила о том, что они любят Глеба. Что можно ожидать от этой семьи, в которой отец спутался с какой-то малолетней шлюхой, от этой позорной связи родился Глеб, а несчастная глупышка Марина, мало того простила эту связь, ещё и Глеба приняла и полюбила? Ольга Викторовна до сих пор не могла понять, как она, мать, этого бесчувственного манекена могла принять за родного сына, за доброго и милого Данилку. Дура есть дура. У Дианы хоть есть оправдание: она ещё слишком молода и ветрена. Сколько бедное материнское сердце страдало, сколько она молилась, свечи Господу ставила, только чтобы у её бедного дитя глаза открылись на человека, с которым она связала свою судьбу! И Господь внял её молитвам. Измену Диана не простит, слишком она гордая. Какой Глеб, на её счастье, оказался идиот, будь он умнее встречался бы со своей шлюхой где-нибудь подальше от этого города, слишком много здесь знакомых, а у него слишком яркая внешность, чтобы не обращать на себя внимание. И, тем более, она, Ольга Викторовна, всем своим многочисленным подругам и друзьям жаловалась на своего нового зятя, заливая слезами свадебную фотографию и тыча пальцем на изображение красивого брюнета. Так что, если бы они что-то узнали, тут же бы ей доложили. Так и случилось, одна из знакомых работает в гостинице и сообщила ей о рандеву сладкой парочки. Неделю она собирала сведения, и даже как-то подкараулила в холле гостинице своего зятя, чтоб точно не ошибиться, и это был действительно он. Всё осталось позади, теперь её кровиночка разведётся с ним, а она, мать, уж постарается, чтобы Глеб как следует раскошелился, и отдал Диане, как минимум, половину своего состояния. Ольга Викторовна даже зажмурилась от удовольствия. Её дочь красива, богата, найдёт себе достойного мужа, и все будут счастливы. А этот Глеб пусть теперь издевается над кем-нибудь другим.
– Мама, может, ты ошиблась? – спросила Дана.
– Как же, ошибёшься здесь! Твоего Глеба ни с кем не перепутаешь.
– Может, это была какая-нибудь деловая встреча?
– Девочка моя, какая встреча? Две недели ходить в один и тот же номер к молодой женщине, а сегодня остаться там до утра? Мозги свои включи.
– Я уверена, что он придёт и всё мне объяснит.
– Не сомневаюсь, у всех мужиков фантазия богатая, обязательно, что-нибудь наплетёт. А моя знакомая рассказывала, что вино, ужин, всё в номер.
– Ты следила за ним? Чтобы облить его грязью и меня растоптать? Выследила, и тут же принеслась доложить мне! Чем вынюхивать лучше бы отцу помогла, он после инсульта, а ты по гостиницам ради сплетен носишься! Да мне плевать! Я люблю его! И мы назло тебе не расстанемся! Он ни в чём не виноват! Ты всё придумала! Ты всегда его ненавидела. Я люблю его, слышишь? Люблю! – кричала плача Диана.
– Ну, знаешь ли, – возмутилась мать, – это слишком. Обвинять меня во лжи! Я ухожу, забудь, что у тебя есть мать. И когда твой ненаглядный выгонит тебя, ради какой-нибудь шлюхи, без копейки денег, ты и не думай прибегать, задравши хвост, к матери!
Ольга Викторовна выбежала на лестницу, громко хлопнув дверью. А Диана, рыдая, упала на диван. Она ревела и ревела, вспоминая любимые серые глаза… Была уже совсем глубокая ночь, когда она поднялась с дивана. Она подошла к бару, налила себе вина и залпом выпила его. Чёрт его дери, она заставит его всё ей рассказать, и пусть он только попробует ей солгать. Ещё никому не дозволялось её мучить. Диана нервно заходила по квартире, время от времени, подходя к бару и глотая вино. В порыве злости она набрала его мобильный, но тот, как всегда, был выключен.
– Я ему покажу, как выключать телефон! Ненавижу тебя, ненавижу!
А город засыпал… В окна застучал мелкий холодный дождь со снегом, и Диане казалось, что небо плачет вместе с ней. Она стояла у окна, горячей мокрой щекой прижавшись к холодному сухому стеклу, и слезы, как и дождь, текли по нему куда-то вниз… А он так и не пришел. Умом она понимала, что он не придёт, но сердце не мирилось с этим, оно учащало пульс, когда на лестничной клетке начинал шуметь лифт. Холод стекла пронзал мозг, а он не шел. Диане было страшно. Страшно от того, что всё так быстро разрушилось. Она тихо прошептала «Глеб, зачем ты так?» и опустилась на холодный пол. Она сидела, сжавшись на полу в холодной без него, темной и громадной квартире. Ее губы повторяли его имя, когда зазвонил телефон. Телефонный звонок почти оглушил Диану, он звенел как-то весело, как ей казалось, как-то неестественно громко.
– Ну что? Успокоилась? Что-нибудь решила? – послышался из трубки голос её матери.
Диана ничего не ответила, она просто повесила трубку.
– Хочешь, я останусь? – умоляюще посмотрела него Карина. – Только скажи, чтобы я никуда не уезжала, и я всё брошу и останусь. Одно твоё слово и…
– Карина, мы всё решили, ты обещала всё забыть, – резко прервал её Глеб.
– Легко сказать, а вот сделать.
– Зачем тогда было обещать?
– Я правильно поняла, что ты мне желаешь счастливого пути? – спросила Карина.
Глеб кивнул и закурил сигарету.
– Зачем всё рушить? У тебя семья, и у меня тоже.
– Что ж, всё было слишком прекрасно,