теребил пахнущую духами шубу Ромалы, а Сашин командир всё поглядывал на дверь, за которой врачи колдовали над девушкой.
— Так вот, значит, кто на той фотографии, — пробормотал Милославский.
— Что? — не понял тот.
— У Ромалы на тумбочке стоит фотография. Рядом с ней она даже журналы не кладет. Я всё думал, кто же тот парень, а оно вот как выходит, — произнес Дмитрий задумчиво.
— Не думал, что так всё получится. Десять лет уж прошло, а она… Реакция, будто только-только узнала.
— Ты говорил что-то про письмо.
— Да, да! Я это письмо отдал одному парню, насколько я понял, Ромала ему небезразлична.
— Как зовут-то?
— Уже не помню, а вот сестру его, кажется, двоюродную — Люсей. Статная такая, она, как я понял, лучшая подруга Ромалина.
— Значит, письмо у Измаила, — пробормотал Дмитрий.
— Странно, почему он ей не отдал? — спросил удрученно мужчина.
— Может, понимал, что ее бы это доконало. Сам же говоришь — десять лет прошло. А ты видал, что было?!
Сашин командир закивал наполовину седой головой. А Дима посмотрел на него и подумал, что вот именно поэтому мама была так против армии. У него тоже одноклассник вернулся домой в цинковом гробу… Жаль, молодые парни, еще зеленые совсем.
— Сколько ему было? — спросил Дмитрий.
— Девятнадцать, даже двадцати не было… Я пойду, Дима. Вот моя визитка. Я, конечно, понимаю, живем мы в Москве, звонить дорого, но ты позвони через пару деньков. Скажешь, как она…
— В Москве живете, а сюда зачем? — спросил парень.
Мужчина пожал широченными плечами.
— Так десять лет. Приехали, на кладбище сходили, могиле поклонились.
— А когда была годовщина, какого числа?
— Тринадцатого марта, но у меня учения… вот и приехали как получилось. Ну, всё, мне, правда, пора. Самолет скоро. А письмо… ты постарайся, чтоб Ромала его прочла. Оно ей поможет.
Дима тоже поднялся, пожал широкую ладонь. И Сашин командир зашагал широкими шагами по коридору, на ходу вытаскивая телефон.
— Да, иду уже. Ага, давай.
А Дима смотрел ему в спину и думал о тоненькой Ромале.
Вот что ее ело. Вот почему глаза были такие печальные. Вот почему в доме и не пахнет мужчиной. Потому что он у нее есть. Да, не визуально, да, не физически, но есть. Так же, как у него Анна. Хотя лет тоже прошло не мало. Осенью десять будет.
«Значит, мы с ней однолюбы. Была любовь — не уберегли. А коли так — другой не надо. Может, поэтому так понимаем друг друга»,— с горечью подумал Дима.
Он позвонил Паше и сказал, что тому самому придется встретить Люсю. Уложил Ромалу на заднее сидение своей машины и поехал домой. Девушка спала. Ей действительно вкололи успокоительное, и она уснула. Дима ехал не спеша, стараясь не тряхнуть лишний раз. Пару раз на светофорах, останавливаясь, оглядывался назад. Цыганочка была бледней обычного, а под глазами лежали темные круги. И даже во сне оставалась какая-то напряженность в лице. Уже подъезжая к дому, она проснулась. Быстро поняла, где находится, и первым делом спросила, а как же подруга? Кто встретит? Дима успокоил девушку и повел домой.
Дома ее скрутило. Алкоголем Ромала никогда не увлекалась. Что уж говорить о трехстах граммах коньяка, выпитых натощак. До туалета она не успела добежать… Дима помог пройти в ванную и даже раздеться. В тепле квартиры цыганочку развезло. Она едва стояла на ногах, и парень нянчился с ней, как с ребенком. Переодел, умыл, уложил спать, подтер полы. А она была безразлична к происходящему. Лежала и смотрела в потолок больными глазами.
«Лучше бы плакала, —подумал Дима, — а то держит всё в себе, проревелась бы, и полегчало».
Но говорить ей ничего не стал. Посидел рядом, спросил, не нужно ли чего, и ушел на кухню. Он стоял и курил возле окна, а на душе кошки скребли. Еще вчера он думал, что ему тяжело. Думал, что ситуации ужасней, чем у него, нет. Ходил, страдал, зарекался Анино имя произносить. А бывает вот так… Когда ничего не изменить и не исправить, и даже прощения попросить не у кого. Просто потому, что нет этого человека, не то чтобы рядом… Просто нет. Совсем.
«Если бы Аня с Мишкой тогда не выжили, я бы себе этого никогда не простил, —думал Дима,— если бы она умерла… Такие раны затягиваются, но не заживают никогда. И рубец на всю душу… навеки…»
Он налил себе чай и ждал звонка от Павла или Люси. Нужно было найти Измаила и забрать письмо. Дима слабо представлял, что в нем было такого, что помогло бы Ромале. Если говорить начистоту, то парень был убежден в одном — ей нужна помощь психолога, если не психиатра. Или к бабке какой-нибудь дремучей отвести, чтоб пошептала над ней слова какие-нибудь. Он сам слышал, что тоску снимают бабки-знахарки, вот только к их услугам он сам не прибегал, да и Ромалу тоже вряд ли поведет…
«Нужно поговорить с Люсей, ведь они с детства дружат. Может, она прольет свет на эту историю»,— думал Дима, глотая чай и удивляясь тому, что не чувствует вкуса. Заглянул в кружку и ухмыльнулся — кипяток. Он даже не положил в него пакетик.
Потом прошел на цыпочках в комнату Ромалы. Девушка с обглоданной душой спала. Парень даже наклонился к кровати и прислушался к дыханию. Оно было ровным и глубоким. Дима накрыл ее пледом и так же тихо вышел из комнаты.
Дмитрий едва не уснул на диване, как зазвонил телефон, вернее, жужжа, поехал по полировке стола.
— Алло, Люсь, привет! Как доехали?
— Всё пучком, вот только Паша говорил, что нас должна была Ромка встретить, да ты ее увез куда-то, — и она тоненько, игриво захихикала, — понравилась девочка? Только попробуй обидеть, не посмотрю, что ты мне брат…
— Люсь, хватит тараторить. Мы не просто так взяли и уехали. Ты там, в аэропорту, никого из знакомых не встретила?
— Ну, кроме Паши нет, — всё так же забавляясь, ответила сестра.
Диму это стало раздражать.
— А вот подружка твоя умудрилась нос к носу столкнуться с родственниками жениха, — припечатал он.
Люся затихла.
— Ты, чего, Дим? Какого еще жениха?