хотелось, но в то же время и страшно было узнать ответ.
Из глаз её потекли слёзы. Она сделала движение, как будто хочет поднять ладонь, и он сжался и заморгал, ещё помня её удар. Тогда она опустила руку, но потом всё же подняла опять — медленно, чтобы он не боялся, — и коснулась его мокрой щеки.
Царь Борис, выпустив меч из ослабевшей руки, пошёл к ним нетвёрдо. Дойдя до сына, упал на колени.
— Прости меня, — сказал он с рыданием. — Что ж я натворил-то... А меня ведь тянуло, я всё ходил, глядел на тебя тайно... Всеславушка, и ты меня прости!
— Сыночек, — прошептала царица и тоже опустилась на колени перед сыном, обхватила его ноги. — Что же я... Что ж за сердце-то материнское... А ведь тоже приказала запереть, потому как боялась привязаться к подменышу. Порою гляжу, думаю: ведь это дитя невинное, — а после осержусь. Нет, думаю, с пути меня сбивает сила нечистая, чтобы я сына родного забыла, им оставила. А ведь сердце мне правду сказывало, да я не слушала... Прости меня, сыночек мой родимый!
Мудрик опустил руки им на головы и сказал:
— Я не гневаюсь... Матушка, батюшка, что вы! Я вас прощаю.
И спина его распрямилась, и лёгкие белые волосы потемнели, легли на плечи, и глаза перестали косить, но не изменили цвет. Так и остались — один чуть в зелень, второй в синеву. И, поведя широкими плечами, он сказал удивлённо:
— Хорошо-то как, будто туман развеялся! Будто был я не здесь, будто спал и проснулся.
Народ ахнул. Кто-то всхлипнул, кто-то зашептался, только бурая медведица, никого не замечая, стояла над волком, зализывая его раны.
— Колдуна взять-то? — неуверенно спросил один из царских воинов.
И тут Казимир, издав крик — отчаянный, птичий — ударился оземь и взлетел в небо совой.
Тут же от берега вдогонку ему полетела ворона. Нагнала, они сцепились, роняя перья и молотя друг друга клювами, но ворона была слабее.
— Лук! — воскликнул Горыня. — Есть у кого?
Лук нашёлся. Дружинник, молодой парень, напряжённо следил за сражением, и, едва птичий клубок распался, пустил стрелу.
Сова камнем упала вниз и, ударившись о землю, опять стала человеком. Оглушённый, он лежал неподвижно.
— На шее у него нож-то! — заверещал Хохлик. — На шее!
Василий бросился и первым успел, нашарил, срезал шнурок мечом. Тут Казимир очнулся, мотнул головой и вцепился в него.
Хохлик подскочил и ткнул колдуна пониже спины писалом, которым царапал крестики. Тот дёрнулся, хватка его на миг ослабела, Василий вывернулся и отбежал. На Казимира тут же кинулись, навалились все скопом.
Василий дрожащими руками взялся за клещи, напряг все силы — проклятый нож не ломался!
— Дай мне! — закричал Горыня.
Но с лезвием ничего не смог сделать и он, а колдун, зарычав по-звериному, обернулся рысью и выскользнул из-под чужих тел.
— Дай сюда! — воскликнул Тихомир, подбегая, и, бросив нож на землю, рубанул мечом, а потом ещё. — Ишь ты, и меч булатный не одолеет...
Медведица сцепилась с рысью и заревела от боли, когда острые когти полоснули плечо. Другие не успевали подступить, рысь была слишком быстра. Чёрный волк, напрягая последние силы, попытался встать, но лапы его подломились.
— Доченька! — закричал Добряк. Начал тонко, а докончил низким рёвом, опускаясь на землю уже медведем, и бросился на подмогу, тяжёлый, косматый, расталкивая народ.
— Да нож-то проклятый! — простонал Тихомир. — Ничего не берёт...
Он попробовал уже и клещами, и камнем. Бурый медведь трепал рысь за загривок. Но нож... Если не сломать, колдуна не убить.
— Мне! — закричал Василий. — Дай, я знаю... Гришка, Гришка, сюда! Гришка, лежать!
Тихомир бросил ему нож. Гришка подбежал, лёг — в новой упряжи, думали телегу цеплять... Василий одним прыжком взлетел ему на спину, вцепился в ремни и скомандовал, хлопнув ладонью:
— Вперёд! Пошёл, пошёл!
Гришка понёсся по полю. Рысь взвыла за спиной. Обернувшись, Василий увидел, что она гонится следом, за ней спешит коротконогий Волк, позади кто-то подзывает коней...
— Скорее, Гришка, скорее! — воскликнул Василий.
У норы кузнеца он кубарем скатился на землю, и тут же налетела рысь, на глазах превратилась в колдуна, придавливая сверху.
— И так ладно, — зашипел Казимир ему в лицо, пытаясь отнять нож. — Лезвие в сердце вгоню, облик твой возьму, тебе свою личину отдам. Никто не прознает!
— Я... обещал... — стиснув зубы, пробормотал Василий. — В глаз тебе дать...
И, пнув Казимира коленом, сжал его плечо, оттолкнул и ударил в лицо другой рукой. Жаль, почти без замаха.
Тут подоспел Волк, вцепился колдуну в ногу и начал трепать. Тот заорал, как будто от этой раны ему стало больнее, чем от любой другой, а Василий вскочил на ноги и пробежал последние несколько шагов.
Кузнец, как всегда, молча стоял на пороге.
— На, — сказал Василий и сунул ему нож. — Перекуй скорее, переплавь, что угодно, сломай! Скорее!
Кузнец взял нож и исчез в темноте землянки.
— Нет! — закричал Казимир. — Нет, остановись!