была травницей, и пришёл к ней однажды человек, попросил травы, собранные на Купалу. Большая сила у этих трав, но человек показался недобрым, и ему отказали.
— Ушёл он, сказав на прощание, что отольются нам слезами купальские травы, — мрачно сказал Завид. — Так и вышло.
Глядя в сторону, он поведал, как спустя время пошёл относить корзинку в другое село — хотя был ещё мал, ему доверяли такие дела, — но на пути подстерёг его тот человек. «За то, что мать твоя мне отказала, будешь навеки проклят», — молвил он и ударил по щеке пучком купальских трав.
— Волчонком я оборотился, — сказал Завид, кусая губы. — Он меня сцапал, да и продал одному бродяге, чтоб на цепи водил. Как коснутся меня купальские травы, обрастаю я шкурой на год, и о том мой хозяин ведал. Едва человеком становился, как он меня травами по щеке... А из клетки куда уйдёшь?
— Вот козёл, а! — рассердился Василий. — А ему как, нормально было знать, что ты человек?
— А ему ещё и лучше, — криво усмехнулся Завид. — Я же речь понимаю, могу для него и на задних лапках пройтись, и на передних, ежели жить хочу... А я хотел.
Он рассказал, что прожил так с десяток лет, пока не выдался случай. Его хозяин постарел и ослабел глазами, потому не заметил, как Завид протирает ошейник о зазубренный прут клетки. И настал день, когда ошейник лопнул.
— Из клетки-то меня выпускали перед народом, — хмыкнул Завид. — Вообрази: ярмарка, шум, толпа, а тут волк с цепи срывается. Били меня, ясно, всем, что под руку... Как-то ушёл. Добрался до леса, а там и лёг помирать. Хоть на воле...
Тут он улыбнулся, и глаза его засветились.
— И вообрази, — подобревшим голосом сказал он, — является девчоночка, дитя ещё, худенькая, глазищи — во, коса тёмная. Сама напугана, а ко мне подбирается осторожно так-то и приговаривает: не бойся, волчок, дай-ка тебе помогу... И ведь помогла, выходила. В лесу мы видались, она и не ведала, кто я таков. Потом сроки вышли, и однажды вместо волка нашла она оборванца, худого да грязного. Не сказать чтобы обрадовалась...
Завид хохотнул.
— Да и дикий я был. Волком да на цепи жил почитай в два раза дольше, нежели человеком.
— Так она тебя к родителям отвела? — предположил Василий. — Ты у Добряка жил?
— Куда там! Убежала и не вернулась, — со смехом ответил Завид.
Он рассказал, как бродил вокруг людского жилья, как хотел поживиться в корчме и попался хозяину, а тот его пожалел, выслушал и оставил. Даже послал гонца с весточкой для родных, но тот, вернувшись, сказал, что родных уж на свете нет. Не дождались.
Так Завид и остался у трактирщика. Мало-помалу смягчил и сердце Умилы.
— Да проклятие, вишь ты, подстерегало, — сказал он, качая головой. — Кто знает, где наткнёшься на купальские травы — то в миске, то в банном венике, а то на торгу налетит лоточник, одной травинки достанет. Уж как ни берегусь, а всё не везёт, и трава эта клятая в таких местах оказывается, где её будто бы вовсе быть не должно. Ты говоришь, где я раньше был? Волком по лесам я рыскал, Василий. От Умилы далеко не отходил, стерёг, а теперь вот...
— Так, погоди, ты к чему это клонишь? — начал догадываться Василий.
— К тому самому. Давеча Жбан приехал да травы мне и привёз. Ежели что, так волком-то мне сподручнее, а Умила прознала, да травы и выкрала. Ну, теперь я их вернул...
— Э, ты не спеши! — сказал Василий. — Может, и не пригодится, тогда глупо выйдет. Оставь их на крайний случай.
— Да уж всяко пригодится, — блеснув глазами, мрачно ответил Завид. — Колдун свой нож подобру не отдаст, а как начнётся, некогда мне будет из рубахи выпутываться. Да вот ещё что скажу: царица верила, что сын подменён, а царь сомневался. Казимир-то ему голову задурил, только не сказал, что нынче в Перловку поедет. Устроили мы так, что царь о том прознал, и теперь, ясно, он с Казимира спросит, а тому вертеться да лгать придётся, и ежели будет нам удача, не соврёт он гладко. А ты говорить мастер. Может, и обернёшь царские сомнения нам на пользу.
Вот только по лицу Завида было ясно, что он и сам в это не верит.
— Что значит «мы устроили»? — поинтересовался Василий. — У тебя связи во дворце? Так ты волком по лесам бегал, или кто ты такой вообще?
— Долго сказывать, — ушёл от ответа Завид. — Останемся живы, поведаю. Ну, теперь выйди за дверь, а как поскребусь лапой, выпустишь меня.
Он был настроен решительно и уже взялся за пояс, так что Василий — что было делать? — вышел. Вздохнув, подумал об Умиле, о том, что ей ещё год ждать... Если они переживут этот день.
— Вася!.. Вася!.. — раздался крик издалека.
По улице бежал Любим, уже весь взмокший, растрёпанный.
— Едут! — выпалил он на бегу. — Вася, едут они... На дороге пыль, кони... Едут!
Он согнулся, упираясь ладонями в колени, и деловито прибавил, чуть отдышавшись:
— Клещи-то взял? Не позабудь!
Клещи они заготовили на всех, подвесили к поясам. Положили и у моста, и у лавок на берегу, и в будочке Хохлика, и