здесь. Его прятали за спинами, но, видно, не уследили. И Борис, уже с мечом в руке, действительно дал знак остановиться.
Не потому, что послушал, а потому, что искал подменыша, а тот сам пошёл в руки.
— Дай его мне, Борис, — сказал Казимир, уставившись горящим взглядом. — Найдите нам пустой дом и оставьте наедине...
— Матушка! — позвал Мудрик жалобно, протягивая руки, но его держали и не давали идти к царице. — Матушка, я соскучився! Я уж так ждав, так ждав у окошечка...
Всеслава покачала головой, локтем опираясь на карету, и как будто побледнела ещё сильнее. Потом разомкнула губы.
— Ты, подменыш, — прошипела она, — нечисть проклятая! Что ты глядишь на меня, что глядишь? Что же вы все глядите?
Взгляд её блуждал, голова тряслась, ноги, казалось, вот-вот подкосятся.
— А-а, глядите! — закричала Всеслава. Голос её сорвался. — Всё глядите, как я извожусь, двадцать лет убиваюсь! Мало вам моего горя, ещё веселье затеяли? Ненавистные, все ненавистные!
И вдруг, оттолкнувшись от кареты, она заспешила вперёд с лёгкостью, которую в ней трудно было вообразить. С искажённым от злости лицом, выставив перед собой руки со скрюченными пальцами, Всеслава почти бежала, и никто её не остановил.
— Матушка, что ты? — только и вскрикнул Мудрик, когда она вцепилась ему в рубаху. И заплакал, но даже не поднял руки, когда ладонь хлестнула его по лицу. — Матушка...
Тут Чернава схватила царицу за плечи, развернула к себе и тоже отвесила ей пощёчину мокрой рукой. Тяжёлую, громкую.
— Ты, дура, — зашипела, скаля щучьи зубы. — Дура! Сына родного не узнала! Присмотрись, нешто не видишь, он не подменыш!
Всеслава, вскрикнув и прижав ладонь к щеке, заморгала.
— Матушка, — прошептал Мудрик. — За что?
— Не верь! — закричал Казимир. — Нечисть над тобою смеется. Не верь! Разве твой сын может быть таким? Твой сын другой, ладный, крепкий, и только я могу его вернуть. Ты столько ждала, а теперь отступишься, своими руками его погубишь?
Тут Василий вспомнил слова Марьяши. «Стану не советника женой, а кого-то чином повыше...»
— Колдун облик его отнимет! — закричал он. — Он с ним поменяется! Будет как с богатырями: живой богатырь и мёртвый колдун...
— Что мелешь? — зло закричал Казимир.
— Его уже ищут, знают в лицо! — перебил его Василий. — Он хочет сменить образ. Это же так удобно — колдун, типа, умер и спас царевича. А вы даже и не поймёте, что рядом с вами не сын, потому что вы его, блин, совсем не знаете! Только он в чужом теле не меняется, потому и ждал, пока царевич вырастет, чтобы не так подозрительно было.
— Этих речей и не разобрать! — воскликнул колдун. — Дайте мне подменыша. Всеслава, ведь ты знаешь, что Рада его помогла подменить...
Но царица застыла, не спеша отвечать. Хмуря брови, она напряжённо о чём-то думала и, казалось, не слышала обращённых к ней слов.
— Не помогала она! — сурово сказала Ярогнева. — До последнего билась, искала, как проклятие свести. Ты вот расскажи, Всеслава, при всём народе, как смерти ей пожелала, как подговорил тебя Казимир. Поведай, как к реке её заманила, как из-за тебя, жизнь свою спасая, Рада водяницею стала!
— Чего? — опешил Тихомир. — Это чё за дела?
Судя по всему, это стало неожиданностью и для царя. Он посмотрел на жену, отыскивая правду в её лице, и сознался упавшим голосом:
— Это я окно отворил. Я, Всеславушка. Не она.
И поведал, как встретил однажды на перепутье дорог тёмного человека — случайно, сам не звал, — и как тот предложил выполнить одно желание. Борис загадал — дитя, а вскоре родился и сын.
— По всему выходило, ты уж в тягости была, когда мы с ним повстречались, — качая головой, сказал Борис. — Да уж условились, и надо выполнять... А просил он сущий пустяк: в первую ночь, как дитя родится, окно оставить незатворённым. Кто же знал-то...
— Борис, ты... — ахнула царица.
— Я и оставил, — опустил он голову. — Оттого и за Раду вступался, когда ты её обвинила, на суд вести не дал. Знал, что не её вина, а правды сказать не мог, смелости недостало. Вишь ты, на поле сечи бывал, а страха такого не знал. Допустил, чтобы ты на сестру названую гневалась, лишь бы не на меня. Сам-то себя простить не мог, и ежели б ещё и ты...
Голос его задрожал и сорвался. Они стояли, глядя друг на друга, и молчали. Не было слов, да и что тут ещё скажешь?
Молчали и все вокруг, слушали и чего-то ждали. Сомнение отразилось на суровых лицах дружинников, они убрали мечи, больше не хотели боя, хоть бы что приказывал царь. Не сговариваясь, они обошли Казимира и встали так, чтобы не дать ему уйти.
А Мудрик смотрел на отца и мать, и такое ожидание, такая надежда была в его светлых глазах, что становилось больно: неужели не сбудется? Не мог так смотреть подменыш.
— Уж теперь-то у вас хватит ума понять? — воскликнула Ярогнева. — Ежели колдун в одном солгал, так и в другом. Глядите, глядите на сына своего, у сердца спросите, оно правду ведает!
Всеслава, вся дрожа, посмотрела на Мудрика. Ей будто и