что бы он увидел, попав в иллюзию Нанькэ?
Будет ли он мечтать о белых как жемчуг руках, держащих перо, нежной улыбке Ши Мэя, похвале Чу Ваньнина, а, может, о том, как он впервые пришел на Пик Сышэн и ветер сорвал лепестки с цветущей яблони, унося их на встречу с холодными горами и…
— Мо Жань…
Он слышал, как кто-то зовет его.
Голова Мо Жаня по-прежнему была опущена. Он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Может быть, у него уже начались галлюцинации.
— Мо Жань… Мо Жань!
Это не галлюцинация!
Он резко поднял голову.
Его зрачки сузились, когда он увидел…
Голос вместо крика сорвался на хрип:
— Ши Мэй!
Это был Ши Мэй!
Тот, кто пробудился ото сна, кто ради него отказался от всех желаний иллюзорного мира, кто помнил о нем, даже получив все блага мира…
Это был Ши Мэй…
Глядя, как этот хрупкий юноша пробирается через водяную стену и идет к нему, Мо Жань вдруг почувствовал, что у него перехватило горло.
— Ши Мэй… ты...
Он не знал, что сказать. Мо Жань закрыл глаза и хрипло произнес:
— Спасибо тебе… спасибо, что даже в самом прекрасном сне ты все еще... все еще помнил обо мне...
Ши Мэй брел по воде, его глаза и брови казались еще более черными на фоне промокшей одежды, а взгляд был таким нежным... Совсем как в первый раз, когда Мо Жань увидел его. Таким же нежным, как в тех бесчисленных снах, в которых он являлся ему в прошлой жизни. Таким же нежным, как в его воспоминаниях о том времени, когда в его жизни остался лишь этот светлый образ и холод одиночества.
Этот Ши Мэй ответил:
— Глупый, за что ты меня благодаришь?
Только когда он подошел ближе, Мо Жань заметил, что его обувь насквозь пропитана кровью.
Гоучэнь Шангун был полон решимости проверить, как далеко человек готов зайти ради своего спутника. Стоило пересечь границу водопада, как земля стала обжигающе горячей. Сапоги Ши Мэя уже были прожжены насквозь. И чем ближе он будет подходить к жертве часов, тем сильнее станет жар. В конце пути земля была похожа на пылающую бездну. Хотя по ней еще можно было двигаться, каждое движение сопровождалось бы мучительной болью ожогов.
Но этот нежный человек, который всегда так боялся боли, только один раз взглянул под ноги, прежде чем его взгляд стал еще более уверенным и твердым. Шаг за шагом он преодолел расстояние, что разделяло их.
— Мо Жань, продержись еще немного, — умолял он. — Я спасу тебя совсем скоро.
Их глаза встретились, и Мо Жань понял, что нет смысла просить: «Не подходи».
Этот взгляд был слишком решительным и слишком упрямым.
Никогда раньше он не видел такого выражения на лице Ши Мэя.
Если бы разум Мо Жаня не был замутнен кровопотерей, он, конечно, нашел бы это странным.
Ши Мэй всегда говорил А-Жань. Тогда почему сейчас он звал его Мо Жань?
Но Мо Жань был так зациклен на образе добродетельного Ши Мэя, что в его голову не закралось даже тени сомнения в том, что человек перед ним вовсе не Ши Мэй.
Последняя техника древней Ивы называлась «Выбор Сердца».
Суть техники состояла в обмене душами двух людей.
Когда Чу Ваньнин вырвался из иллюзии сна и очнулся, то обнаружил, что поменялся телами с Ши Мэем. Магия Чжайсинь Лю перенесла его сознание в тело Ши Мэя. Сам же Ши Мэй продолжал спать, не зная, что его сознание находится в теле Чу Ваньнина.
У Чу Ваньнина не было времени на объяснения, и Мо Жань сделал свои выводы, решив, что перед ним именно Ши Мэй. Да и могло ли быть иначе? Мо Вэйюй твердо верил, что именно Ши Мэй ради него перенесет любую боль, ведь этот человек всегда был так добр к нему. Люди — упрямые существа, когда дело касается их убеждений.
Но это было слишком жестоко.
Когда Чу Ваньнин наконец добрался до медных часов и начал взбираться по высокой лозе, бесчисленные шипы покрыли вспыхнувшую адским огнем ветвь.
Руки Чу Ваньнина, который был застигнут врасплох, оказались обожжены и пронзены одновременно. Несмотря на боль, он попытался перехватить лозу и продолжить восхождение, но тело Ши Мэя и его уровень совершенствования были слишком слабы. Шипы просто разрезали его руки до кости, и он скатился вниз по лозе.
Чу Ваньнин выругался себе под нос, морщась от боли.
От слабого тела Ши Минцзина никакого толка!
Мо Жань простонал:
— Ши Мэй!
Чу Ваньнин упал на колени, и в месте соприкосновения с землей кожа мгновенно запузырилась ожогами. Нахмурив брови, он привычно прикусил губу, сдерживая крик.
На его собственном лице это выражение выглядело бы упрямым и свирепым, но на нежном красивом лице Ши Мэя оно смотрелось скорее жалко.
В конце концов, люди действительно сильно отличаются друг от друга.
— Ши Мэй…
Мо Жань попытался что-то сказать, но вместо этого по его щекам потекли слезы.
Ему казалось, что в его сердце воткнули нож. Затуманенным взором Мо Вэйюй наблюдал, как это тонкое и хрупкое тело медленно, шаг за шагом, карабкается вверх по лозе. Шипы пронзали его руки, а пламя обжигало плоть. И чем выше он поднимался, тем длиннее становился тянувшийся за ним кровавый след.
Мо Жань закрыл глаза, кровь пузырилась у него в горле. Он задыхался, голос срывался на каждом слове:
— Ши... Мэй…
Он был уже совсем близко. Мо Жань увидел застывшую в его глазах муку. Казалось, что он испытывает бесконечную пытку и даже голос Мо Жаня причиняет ему дополнительное страдание. И хотя выражение его лица было твердым, эти глаза смотрели умоляюще:
— Не зови меня больше так...
— …
— Мо Жань. Подожди еще немного, я спасу тебя… сейчас… ну же...
Когда он говорил, его глаза сверкали решимостью, как обнаженный клинок, красота которого на этом нежном лице смотрелась слишком чужеродно.
Плащ Чу Ваньнина взметнулся, когда он прыгнул на медные песочные часы.
Его лицо было бледным, как пергаментная бумага, и от мертвеца его отличало разве что то, что он все еще дышал.
В этот момент Мо Жань почувствовал, что для него было бы лучше просто истечь кровью и умереть, чем заставить Ши Мэя так сильно страдать.
Надломленный голос замерз в горле на одном слове:
— Прости…
Чу Ваньнин знал, что эта жалость предназначена совсем не ему. Он хотел было объясниться,