class="p1">
Вас — не подпустит. — Ещё разговаривать с ней предложи! Обнимашки-пожалешки, прощение грешников!
— Это точно лучше, чем убивать, Мелони! Мы не знаем, почему с ней это случилось, из-за чего она покинула общину, возможно, что она вообще это не контролирует, возможно — что нуждается в помощи, и рубить сплеча…
— Сладенький, а если нет? Я допускаю, что бедная родственница Гриз может быть и в беде… и даже под чьим-то влиянием, однако пятьдесят жизней — это пятьдесят жизней, и даже Тшилаба — великая Жрица моего племени — едва ли пошла бы туда, вооружённая только добрым словом да улыбкой.
— Я не говорю о том, что нужно идти вовсе нагишом или без оружия, но вдруг она сдастся добровольно, вдруг удастся как-то убедить…
Голоса бьются, трепещут в висках, словно умирающие бабочки. Словно сердца зверей, запутавшихся в паутине алых нитей.
— Тише, — говорит Гриз. Непонятно — им или себе. Поднимается, сжав виски руками. — Тут всё очень непросто, мне нужно подумать.
Слышат ли они за ломкостью и усталостью тона — ложь? Пусть хотя бы не видят её лица — и она отворачивается к окну, где диковинным фиолетовым цветком расцвели над миром сумерки.
— Рихарда вызывать не будем, — позади облегчённо выдыхает Янист. — Но самим туда лезть тоже нет смысла, и уж точно нет смысла лезть среди ночи в болото. Я сообщу в свою общину. Новости слишком тревожные, чтобы они не откликнулись. Даже если не вышлют никого — обратятся к старейшинам и дадут хоть какой-то совет. Отпустим им на это ночь, а утром поглядим. Если, конечно, никто не хочет вернуться в питомник на ночь или… вообще.
Протестующие звуки за спиной. Жаль, она-то надеялась, что либо Мел, либо Аманда захотят вернуться.
— Сейчас предлагаю выспаться, — когда Гриз оборачивается, её ждут три изумлённых лица. — Что? Завтра у нас тысяча дел. Если вы не в состоянии заснуть после сегодняшнего — у нас есть Аманда. Аманда?
Нойя вздрагивает, словно очнувшись.
— Да, сладенькая? А, конечно. Немного целебных настоев, чтобы прогнать дурные мысли и дать новые силы. Я займусь, да-да-да.
Но думает она о другом и глядит слишком уж пристально, потому Гриз поскорее хватает куртку.
— Тогда я к ручью, свяжусь со своими.
Янист делает такое движение, словно собирается удерживать. Или идти за ней.
— Скоро приду, — успокаивает Гриз, и на этот раз она выглядит искренне: он останавливается, нахмурившись.
Но она не лжёт: безумием будет идти ночью в болото. Даже притом, что варги неплохо видят в темноте.
На этот раз она действительно ненадолго.
Деревня звенит от вечерних напевов: пронзительного собачьего лая, переклички коз, кудахтанья кур в хлевах. Цветок вечернего неба — багрянец по краям, густо-фиолетовая середина лепестков, бледно-жёлтая сердцевинка-луна. Ветер обтирает влажной тряпкой пылающие щёки, охлаждает лоб, шепчет участливо: «Может, подождёшь?»
Гриз качает головой.
Даже Мел не различает этого в воздухе — а я чувствую странную взбудораженность, словно вся округа поросла тонкими огненными нитями, ощущаю их трепет кожей. Это откликается мой Дар, моя кровь — на что-то невообразимо сильное, что-то, что властвует над всеми животными здесь… и ждёт меня.
Прыгает волк с оскаленной пастью. Слышит крик «Вместе!» — оглядывается, и останавливается, глядит на нож, легший на ладонь… Потом поднимает взгляд — на миг.
И за стеклянными, бессмысленными глазами зверя, среди затопившего его алого моря толкается приветствие.
«Здравствуй, сестра».
Ручей рассекает селение надвое. Над ручьём выгнулся мостик, и хорошо встать возле него, чтобы случайно идущий мимо житель не увидел тебя в тени. А усталый Следопыт не услышал бы тебя за звуками деревни и разговорами воды. На случай, если Мел вздумается прислушаться и проверить — кого это она вызывает…
Никого.
Ты хотела спросить, Мел, что делают мои сородичи с теми, кто переступил черту? Предоставляют своей судьбе. Те, кто преступил первый запрет, несут ответственность перед властями — если убили людей. Перед хозяином животного — если умертвили чью-то собственность. Те, кто пролил кровь, несут ответственность лишь перед самими собой да тем, что наградило нас этим Даром. Даже исправлять свои ошибки мы доверяем другим.
Она окунает ладонь в воду, и шрамы резко выделяются на белой коже. Наверное, их можно скрыть перчатками — славными, из мягкой кожи, она надевала целых три раза, на прогулки с Янистом — чтобы самой забыть хоть на миг, что она из себя представляет…
Но натуру не скроешь.
Ладонь щекочет ледяная вода, луна серебрит камешки в ручье. Можно было бы бросить в воду ещё один, связаться… с кем? С дежурным по питомнику? Выслушивать новости, раздавать распоряжения, отшучиваться, что нет-нет, всё нормально, скоро будем… А сердце заноет, и придётся опять брать у Аманды сердечное.
Или шепнуть «Хестер Арделл» — и спросить, почему плакала Крелла, попросить, чтобы отцу передали — что здесь творится… Только вот мать же чувствует её слишком хорошо, а значит — солгать не получится.
Можно ещё положить в ручей другой сквозник. Камень, полученный из рук того, кому не повредит никакая слава. И… попросить помощи? Спросить, чего он добивался, когда подсылал к ним гильдейского охотника с перекупленным контрактом?
Гриз хмыкает и не достаёт сквозник Шеннета из кармана. Некого вызывать. Нечего говорить. Все знают то, что должны знать, разве что вот…
В водах ручья — магический голубоватый блеск. Как будто её кто-то вызывает без сквозника. Или она пытается вызвать кого-то. Кто всё равно не откликнется, а если и откликнется — только навредит.
«Хочешь сказать мне что-то перед уходом на боевые, аталия?»
На какой-то миг она слышит насмешливый голос так ясно, что ей кажется — в ручье проступает знакомое лицо. Но нет — это просто луна высеребрила воду.
«Ты говорил мне, что инстинктами не нужно пренебрегать. Что все мы бестии и время от времени нужно идти на поводу у своих инстинктов. Не сопротивляться тяге».
«А ты мне отвечала, что есть хищники, которых нельзя приручить. Которым место разве что в клетке».
Рубцы на блестящей под светом ладони сплелись в густую вязь.
«Мы с тобой оба беглецы, Рихард. Только я бежала от лёгких путей. Ты же несся прямо по ним, напрямик. Очень скоро мы узнаем, чей метод вернее».
«Кажется, ты собралась сделать какую-то глупость, аталия?»
«Всего лишь только перестать бегать. Поддаться инстинкту. Он говорит мне, что меня ждут. И мне нужно узнать — что произошло с Креллой. Думаю, если она варг крови — я знаю, что нужно делать».
«Что же ты собираешься делать, аталия?»
Голос звучит вкрадчиво, почти