Десять артиллеристов встали у каждой сорокафунтовки, по восемь — у шестнадцатифунтовок верхнего дека и по пять — у десятифунтовок на шканцах.
Ядра и цепные книппеля ожидали своей очереди на отправку в пушечные жерла.
А в двух пышущих жаром калильных печах сияли багровым светом ядра и тяжелые гроздья крупнокалиберной «виноградной» картечи, чьи литые чугунные пули затянуты в сетку из горного льна. Вокруг печей суетились приставленные к ним кузнец и кок, подкладывая дрова. Стоит прозвучать команде — и дюжие полуголые матросы клещами выхватят снаряды из огня, сунут в плетенные из железных прутьев корзины на ножках, прихлопнут крышкой и потащат на коромыслах к орудиям, специально для такого дела заряженным не полностью, чтобы, быстро впихнув раскаленный металл в ствол, прянуть в разные стороны — за те мгновения, пока пушкарь подносит фитиль к запальнику.
Даже для переноски раненых и мертвецов был выделен десяток дюжих матросов.
Боцманы со своими людьми расположились на баке и на шканцах. Парни из оружейной команды в мрачном и грозном молчании раскладывали между орудиями кто ружья, пистолеты, сабли, ручные гранаты и пороховницы, кто абордажные багры, копья и топоры.
Музыканты числом семь устроились под капитанским мостиком, чтобы громом литавр и ревом карнаев подавать сигналы или просто вселять мужество в сердца. И даже профос в своем «рабочем» кафтане приготовился к предстоящему делу, положив перед собой три снаряженные аркебузы — ведь бунтовщиков и трусов полагалось, как записано в уставе, «нещадно аркебузировать» — то есть, проще говоря, пристрелить как собаку.
Одним словом, на корабле кипела работа, но все совершалось без лишних слов и шума.
Ведь морской бой — это вам не скоротечная кавалерийская атака и даже не быстрое схождение пехотных терций на суше.
Даже если случается так, что сходящиеся корабли сумели поймать два встречных ветровых потока и идут встреч друг другу почти без лавирования, схождение все равно занимает не минуты, а иногда многие часы.
За это время можно успеть многое. В третий или десятый раз проверить содержимое пороховницы и сухость фитиля в серпенте, провести точильным камнем по и без того острому, как бритва, абордажному топору или кортику, глотнуть украдкой рому из сбереженной фляги. Есть время должным образом раскалить ядра, поднять на мачты гранаты и пули для сидящих там стрелков, подлить лишний раз масла в ружейный замок, помолиться или поднять «флаг верности».
Весь прошедший час капитан обходил корабль — от льял, в которых пищали потревоженные суетой крысы, до нижнего марса бонавентур-мачты, куда поднялся по вантам, проигнорировав подъемник.
Везде он ободрял людей, хвалил, даже позволил себе пару раз отпустить соленую шутку, хотя обычно никогда не употреблял бранных слов при нижних чинах.
И люди поневоле приободрялись, видя, как спокоен и весел их командир.
На самом деле, на душе Ронкадора было не так уж легко. Нехорошее предчувствие не отпускало его, поневоле порождая мрачные мысли. К тому же за свою долгую жизнь ни разу дон Орио не был в таком бою. Случалось ему топить пиратские шлюпы и всякую мелочь вроде пинасс, даже встречаться с флейтами и фрегатами — те предпочитали бежать, но дважды он пускал их на дно. Однако сейчас судьбе было угодно поставить против них тяжелый фрегат и галеон, пусть и не столь мощный, как его «Леопард». Два против одного, почти равенство по пушкам, да еще командует ими самый опасный человек в этих водах.
Нет, капитан не боялся.
Во-первых, трусу в море не место.
Во-вторых… Все-таки его корабль был сильнее любого пирата в этих водах.
Пусть разбойники в пьяной болтовне похваляются числом взятых на абордаж и потопленных галеонов, количество которых обычно возрастает по мере количества выпитого. Пусть сочинители романчиков в Фальби и Сеговезе, ни разу не видевшие эгерийского солдата, живописуют доблесть и удачливость презренных пиратов и стоимость награбленных сокровищ!
(Правду сказать, стоит пиратам захватить сколько-нибудь ценный груз, как родные чиновнички тут же запишут, что похищены лучшие изумруды и слитки золота, отправленные по великой спешности без охраны.)
Но и Орио, и сами пираты знают, как все обстоит на самом деле.
Когда еще он ходил на «Мальдене», корабле послабее «Леопарда», три пиратских фрегата попытались напасть на них. Почти сутки длилось это сражение, когда ядра из пиратских десятифунтовок отскакивали от бортов старика «Мальдены», как мячики!
Тогда они потеряли всего пятерых, а пираты так и ушли, ничего не добившись.
Не далее, как три месяца назад в таком же вот плавании Орио наткнулся на корсарскую стаю в пять вымпелов, дерибанившую караван Амальфийской торговой компании.
И все пятеро, бросив почти загнанную добычу, рванулись наутек. И не будь он Ронкадором, если не догнал и не взял тогда на абордаж шлюп Синамо Криворукого, которому, к его несчастью, попортили рангоут.
Но все же теперь против него не кто-то, а сам Рагир.
Вот и посмотрим, хищно ухмыльнулся капитан, сдюжит ли Рагир против настоящего боевого корабля!
С высоты мостика Ронкадор оглядел палубу.
Почти вся его команда была выстроена по платунгам и вахтам, заняв тесной толпой все шканцы и шкафуты.
Комендоры, морские пехотинцы, уже вздевшие на голову малиновые береты, расчеты батарей нижнего дека вместе со своими капралами и офицерами; плотники и конопатчики во главе со старым Карло, кок с камбузятами, лекарь с двумя кровопускателями — почти все четыреста семьдесят человек команды. Даже марсовые из «вороньих гнезд» свесились пониже, держась за снасти. Даже все четыре корабельные кошки во главе со здоровенным черным забиякой Доном Эрнесто уселись на палубе, как будто тоже хотели выслушать речь своего капитана.
Над головой крепчающий ветер трепал парусину и снасти; деревянные части громко скрипели.
— Матросы, боцманы, капралы и офицеры! — громко возгласил де Ронкадор. — Перед вами пираты — враги Бога, короны и любого честного морехода! И мы будем с ними драться, как и полагается! Сегодня нам предстоит славное дело — обломать рога Рагиру, который называет себя Сыном Смерти! Если так, то ему давно пора на свидание с мамашей! И мы станем отвечать им на каждое их ядро двумя, и десятком пуль на каждую их пулю, будем биться безжалостно и беспощадно, потому что они нас щадить не станут! Если кто-то и падет, исполняя свой долг, то Элл примет его в обители своей! А тех, кто струсит, я велю расстрелять, и Хамиран пообедает их душонками!
После этих слов падре Учоа взмахнул кадильницей, бормоча слова канона «О разрешении грехов идущим на битву», а младший лейтенант Эухенио Бальбоа раскрыл том морских законов и громким четким голосом зачитал команде статью третью:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});