За ними сразу две шеренги вооруженных абордажными пиками и теми же щитами матросов, которые будут бить из-за спин передовой линии, жаля, как скорпионы или шершни.
Дальше вновь цепочка фехтовальщиков, которая будет расправляться со случайно прорвавшимися или спрыгнувшими с мачт разбойниками или затыкать разрыв в цепи, если такое случится.
За ними — два десятка пистолерос, с тесаками у пояса и в кожаных жилетах с нашитыми рядами петель, куда вставлены снаряженные фитильные пистолеты (по четыре в запасе и одному в руке), готовые бить навскидку по врагу в упор.
Сейчас фитили еще не подпалили, лишь дымятся роговые зажигательные лампы в руках у «пономарей» — специально для такого дела приставленных к стрелкам.
Тут же — отряд панцирников в разномастных кирасах и кольчугах — это на случай если враг прорвется на палубу галеона.
И, наконец, последний убедительный довод — платунг аркебузиров с заряженными ружьями.
Тут дон Ронкадор позволил себе чуть усовершенствовать уставной порядок — у половины стрелков вместо ружей были арбалеты, стреляющие раза в два быстрее. А еще у грот-мачты сгрудилось полтора десятка айланцев и меднокожих, кряжистых плосколицых северян с луками в руках. Оружие обманчиво опущено, но стрелы уже наложены на тетиву. Этих Ронкадор собирал и привечал особо. Каждый из этих бывших охотников и воинов способен выпустить по десятку стрел за время, пока самый лучший стрелок перезарядит аркебузу.
Все было готово, и можно было не бояться. Удара правильно построенной абордажной роты не выдержать ни одному пирату.
Единственное, что может угрожать, — это возвращение фрегата или если корсары действительно не поведутся на вызов и первыми начнут артиллерийскую дуэль.
Но пока все шло правильно и плавно, как брашпиль, щедро смазанный пальмовым маслом.
Дон Орио бросил взгляд на корму, где на мостике расположился десяток его лучших стрелков во главе со Слепым Пьедро — немолодым уже хромоногим охотником на одичавших быков и исполинских малано из льяносов Золотого берега, способным послать пулю на полкабельтова в голову намеченной жертве.
Стоявший рядом с каждым матрос держал тяжелое, неуклюжее оружие.
Это были особые аркебузы, что для увеличения дальнобойности заряжались двойным зарядом пороха, и стволы которых были окованы кольцами лучшей оружейной стали.
Вот Пьедро облокотил ружье о перила мостика и тщательно прицелился.
Сейчас главное успеть…
Его стрелки должны снять рулевого и по возможности подстрелить капитана, чтобы начавший рыскать на курсе пират сбил прицел пушкарям. Но ведь меткие стрелки есть и у флибустьеров, и может быть, именно сейчас кто-то из бывших приятелей Слепого Пьедро уже берет на прицел мостик «Леопарда».
В этот момент Пьедро выстрелил, за ним ружья разрядили оставшиеся. Из-за дыма Ронкадор не увидел — упал ли кто на мостике пиратского галеона, но, судя по тому, как повело его в сторону от курса, видимо, попал.
Двадцать пять пушек правого борта «Разящего грома» ударили вразнобой, послав ядра в цель. Вокруг «Леопарда» взметнулись водяные столы, ядра с грохотом ударили в борта галеона. Но когда дым немного рассеялся, оказалось, что эгериец был едва задет. Шавресс даже не успел подумать толком, с каких русалок рулевой рыскнул на курсе, как «Леопард» ответил. С высокой палубы на них обрушился шквал огня из всевозможного оружия. На палубу рухнули обломки сбитой стеньги в паутине вант. Тяжелые ядра прошлись по баку, перебив кучу народу.
— Лево на борт! — заорал кто-то, потеряв видать разум. — На абордаж! К бою!
Пираты, растерявшись, заметались по палубе. За время своей службы у Сына Смерти они просто успели поотвыкнуть от настоящих боев. Купцы сдавались обычно сразу, после одного-двух залпов, а от военных кораблей Рагир ловко ускользал — то ли из-за своей безумной удачливости, то ли, как шептались в кубриках, благодаря помощи самого Сабади.
И вот теперь они явно не знали, что делать.
— Румпель! Румпель на правый борт! Шаргат бы вас всех драл в задницу! — орал Шавресс, смахивая со лба кровь. — И кто-нибудь, держите парус! Крепить штаги, мать-перемать!
Рулевой пытался выполнить приказ, но беспомощно повалился на колени, кровь хлынула из рваной раны на груди. Боцман отчаянно кинулся было к парусам, но опоздал. Галеон, потерявший управление в тот момент, когда картечь огненным вихрем пронеслась по его палубе, развернулся носом по ветру и был напрочь лишен возможности маневра.
А стрелки на марсах эгерийца, сблизившегося уже меньше чем на два кабельтовых, принялись палить по палубе беспомощного «Разящего грома».
— Кто-нибудь, к штурвалу! Идем на абордаж, иначе не… — выкрикнул поднявшийся боцман.
Он знал, что против них направлены большие пушки, заряженные сорокафунтовыми ядрами. И прекрасно понимал, что еще пары десятков попаданий таких ядер достаточно, чтобы отправить «Гром» на дно. Он побежал по шканцам, на ходу выкрикивая команды.
И тут чья-то шальная или, наоборот, дьявольски меткая пуля впилась второму боцману в бедро. Он даже почувствовал, как ломается кость от удара, услышал жуткий хруст — и со сдавленным стоном рухнул на палубу без памяти.
А потом произошло что-то непонятное. Резко рыскнув, зарываясь носом в волны, «Леопард» стал разворачиваться правым бортом. Почти на месте.
…Дон Ронкадор понимал, что рискует — этому фокусу его научил дон Баррако, но тому случалось проделывать подобное на галеасе или легком бриге — а вот как поведет себя могучий галеон, больше которого в мире было от силы десятка два судов? Но тут уж как повезет…
Приходится рисковать — ведь ему предстоит драться с почти равным противником, а из его людей хорошо если половина участвовала хоть в каких-то боях.
Именно поэтому вся возня с абордажной ротой — лишь для отвода глаз… А главное происходило сейчас на орудийной палубе да еще на баке, где моряки под началом боцмана пять минут назад закончили оттаскивать оба левых якоря к правому клюзу, стягивая их цепью.
Вот ударили пушки, дымы окутали левый борт…
— Пош-шел якорь!! — выкрикнул Веринто.
Поворот руля, заставивший корабль чуть уйти из-под ветра, теряя ход… Стоявший на носу Довмонт одним взмахом молота выбил стопор — и завертелся, завывая и скрежеща, ворот кабестана, вытравливая якоря.
Визг трущегося дерева и лязг шестерен был слышен даже на мостике, и де Ронкадор некстати вспомнил дурацкую песню салонного барда: что-то там было про снасти, звучащие, как струны, и «печальный напев кабестана». Видать, ни разу не ступал бард на палубу, иначе бы знал: сколько масла ни изведи, а все равно визжит ворот как испуганная свинья!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});