Ни капли алкоголя (да и нафиг не надо) и никаких денег на руки. Документов давно никаких нет. Перспективы не устраивают – лучше уж на большую дорогу. Дважды пытался уйти, оба раза ловили, возвращали обратно и пороли. Как минимум трем обитателям деревни придется лишиться кишок, но просто время еще не пришло…
Сидел я рядом на корточках, поддакивал, кивал головой, а про себя думал – это надо же, а ведь я иногда думаю, что это мне не везет в жизни… Тут историй таких вокруг, надо думать – вагон и маленькая тележка. А я все иногда думаю: куда исчезают «неудачники»? Почему в девяностые от бомжей на вокзалах было не протолкнуться, а сейчас – где они? Меньше их не должно ведь становиться…
– Слушай, Мороз, – сказал я. – Раз твой товарищ хочет тут остаться, пусть остается…
– Да не хочу я… – проскрипел Воха. – Просто везде одно и то же…
– Я понял… Так вот, а тебя, если хочешь, до Маймы я могу увезти. Там уже твое дело, куда дальше.
– До Маймы… Это хорошо. До Барнаула было бы лучше, конечно…
– Мне вряд ли понадобится ехать в Барнаул. До Бийска разве что.
– До Бийска – совсем хорошо. Не задаром же?
Мороз был понимающим человеком.
– Я ищу вот этого человека, – сказал я и протянул мужичкам фото. Чиркнула спичка.
– Первый раз вижу, – разочарованно сказал Мороз.
– Дай-ка… – Воха взял снимок, так и сяк покрутил его, прикрыл согнутыми пальцами аспирантскую бородку…
– Да это же этот… Медитатор…
– Кто? – не понял я.
– Сидит часами медитирует у Чжэна во флигеле. Там он живет уже черт знает сколько… Ну ты же его видел, Морозяка!
– Не помню, может и видел…
– Только он бороду сбрил, – добавил Воха. – Белобрысый такой, сутулый.
– Давно он здесь? – спросил я. – Как тут оказался?
– По зиме приехал с молодым парнем каким-то. Костя Дюгонь сразу было подлез – куда типа новенького определим – в коровник, наверное? Дак ему Чжэн сказал не лезть не в свое дело. Потом скрылись, что-то перетирали, а после этого вроде как видели – прижился белобрысый у Чжэна. Живет во флигеле, индийские тантры-мантры на майфуне слушает, дрова во дворе рубит. В общем, я так думаю, что он тоже где-то накосячил, и его тут прячут, только он не та птица, чтоб к нам на кильдым отправлять…
Несмотря на то, что информация шла от словоохотливого Вохи, Мороз вклинился в разговор и напомнил, что я вроде как обещал его увезти с собой подальше от злобных китайцев, которые заставляют убирать навоз, окучивать картошку, а самое главное – дерут плетьми.
– Я еще подымусь, – уверенно говорил Мороз. – У меня опять будут деньги, много денег… Я эту деревню танком пройду. С огнеметами.
Что было делать? Опасного типа теперь просто так со счетов не скинуть, а может, он пригодится? Я сказал:
– Пошли, заберем с собой вашего «медитатора». Все вместе и уедем.
– Во как? – слегка даже закручинился Воха. – Прямо сейчас?
– А что? – спросил Мороз. – Хотя бы и прямо сейчас. Выкурим еще по сигаретке и пойдем.
Решительный мужичок… И расчетливый. Все ж бизнесами занимался. А то, что неудачи были – так это ведь не потому что сглупил, а потому что правила игры поменяли без предупреждения. Как это у нас принято.
Теперь он затеял еще одну игру. И я почему-то посочувствовал китайцам, которым когда-нибудь придется втянуться в нее… Не прошло и получаса, а мы уже тихо шли по тихим неосвещенным проулкам. Мороз плохо знал деревню, но представлял примерно, где находится центр. Это знал и я, но вдвоем шагать нам было проще. И быстрее. Воха идти с нами отказался, но я сильно не расстраивался по этому поводу.
«Ратуша» все же была освещена. Над крыльцом висели две тусклых красных лампочки, выхватывая из темноты дверной проем. Ртутный фонарь на столбе действительно не работал, в противном случае я бы увидел его свет еще со стороны нашей стоянки, где прятался мой экипаж. Впрочем, двести двадцать вольт в деревне наверняка были только при ветре или работающем дизеле…
Окна флигеля были черны, как и все другие окна в здешних домах. Ночь была не такой уж темной, да и закончиться она должна уже вот-вот, мне казалось, что с каждой минутой становится все светлее. Надо поторапливаться…
– Смотри, дверь, – шепнул Мороз, показывая пальцем на торец флигеля, выходящий во внутренний дворик «ратуши». – Этот мужик наверняка через нее выходит.
Во дворик через забор (хотя бы и низенький) лезть было боязно – а ну как кинется псина?
– Лезь, – сказал я Морозу.
– А че это я?
– А то, – сказал я. – Если меня слотошат, то ты точно никуда не уедешь. А если слотошат тебя, то в худшем случае просто выпорют еще раз.
Мороз матюкнулся – видно, он понимал, что я прав. Он не стал больше спорить, а сравнительно ловко преодолел препятствие, с шумом подскочил к двери и внятно позвал меня:
– Давай сюда, тут незаперто.
Если бы во дворе была собака, Мороз уже наверняка бы лишился существенной части штанов, а может, и задницы. Но во дворе было тихо. Я последовал за своим стихийным сообщником, и мы через пару секунд пробрались внутрь флигеля. Я рискнул зажечь фонарик.
Комната, в которой мы оказались, была самой что ни на есть обыкновенной комнатой. Свет диода мало что проявлял в этой темноте, но стол, пару стульев и кровать я сумел хорошо разглядеть. На кровати кто-то лежал и сладко похрапывал – и то дело: три часа ночи, как-никак.
Я приблизился к спящему и осветил его физиономию – безбородый блондин, довольно молодой, наверное, это и есть Гена Ратаев, историк-археолог и Татьянин дальний родственник…
– Гена, – тихо позвал я. – Гена, проснись. Разговор есть.
Блондин всхрапнул и заморгал, попытался заслониться ладонью от света фонарика.
– Кто тут? – спросил он хриплым со сна голосом. – Чего надо?
Поневоле задумаешься, «чего надо»…
– Привет тебе от Тани Черепановой, – сказал я.
– От кого? – не сразу даже и понял лежащий.
– Ты должен знать. Это твоя двоюродная сестра.
– А… Понял… А ты кто такой?
Тоже подумать надо, как ответить на этот простой вопрос.
– Я – тот человек, у которого проблемы из-за твоих научных работ, – сказал я довольно определенно. Вряд ли Ратаев меня не понял.
Несколько секунд он молчал.
– Чего ты хочешь?
– Знать, где спрятан известный тебе артефакт.
Геннадий негромко захихикал. Признаться, не ожидал такой реакции.
– Чего смешного я сказал?
– На самом деле ничего. Просто ты