часов после обеда (полудня) по песочным часам. Опоздавших штрафовали. В Англии суды стали предписывать подсудимым и свидетелям являться в определенные дни и часы[562].
Внимание к циферблатному времени и быстрое внедрение новых связанных со временем технологий, похоже, приносили плоды: города Европы, в которых общедоступные часы появились относительно рано, до 1450 г., в 1500–1700 гг., демонстрировали более высокие темпы экономического роста, чем остальные. Примечательно, что это процветание наступало не сразу, а лишь спустя несколько поколений — после того как сознание и образ жизни городских обитателей адаптировались, заставив работать как часы сами города. В тех из них, где устанавливались часы, впоследствии обычно появлялись типографии. Детальный анализ показывает, что потом обе инновации независимо друг от друга способствовали экономическому росту. Рост благосостояния, вызванный наличием общедоступных часов, был примерно равен росту, связанному с наличием университета. Интересно, однако, что наличие в средневековом городе университета повышало вероятность установки там общедоступных часов[563].
Вы можете подумать, что принятие таких практических технологий, как часы или печатный станок, не требует какого-то сложного психологического объяснения, подобного тому, которое я предлагаю здесь. К счастью, история дает нам примеры для сравнения в исламском мире. У тамошних мечетей и городов, в отличие от их ближайших христианских соседей, как будто бы имелся иммунитет к эпидемии часов, равно как и к печатным станкам в соответствующую эпоху. Многие мусульмане знали о механических часах, поэтому они запросто могли нанять какого-нибудь итальянского часовщика для установки такого устройства. Но они не стремились подчинить себя циферблатному времени. Вместо этого люди заботились о личных взаимоотношениях, семейных связях и ритуальном времени. День мусульманина издавна разбивался на части пятью призывами на молитву, что придавало жизни надежную временнýю структуру (и заодно служило праймингом для просоциальности). Как и во многих других системах отсчета времени, верный момент для молитвы основан на положении солнца, поэтому он варьирует в зависимости от сезона и географического положения (а также от методов расчета, используемых различными исламскими школами). Это означает, что периоды между призывами к молитве в течение дня не дают равномерной временнóй структуры — они не упорядочивают ни день, ни сознание людей так, как часы. Конечно, с ростом престижа христианства механические часы европейского производства начали импортировать правители всего мира. Но, как и древние водяные часы в исламском мире или в Китае, они были диковинными экспонатами, а не тем, вокруг чего выстраивалась жизнь ремесленников, купцов, бюрократов, монахов и изобретателей. Как я понял благодаря моим фиджийским друзьям, часы помогают соблюдать график только тем, кто интернализовал благоговение перед циферблатным временем — и тут дело в сознании, а не в часах.
Сложившиеся в Европе обезличенные институты, которые начали использовать почасовую оплату труда, поштучные расценки и штрафы за опоздания, с большой вероятностью побуждали людей проводить аналогию между временем и деньгами. Сегодня люди Запада постоянно «экономят», «транжирят» и «теряют» время. Времени всегда не хватает, и многие из нас пытались его «купить». В то время как в других обществах о времени думают по-разному, люди Запада уже давно одержимы идеей сходства времени и денег. Для контраста обратимся к описанию отношения ко времени у бербероязычных крестьян-кабилов из Алжира:
Глубокие чувства зависимости и солидарности… воспитывают в кабильском крестьянине покорность и бесстрастное безразличие к течению времени, которое никто и не думает поставить себе на службу, израсходовать или сэкономить. <…> Вся его деятельность свободна от ограничений расписания, даже сон, даже работа, которая игнорирует все заботы о производительности и урожайности. Поспешность рассматривается как невоспитанность в сочетании с дьявольским честолюбием[564].
Далее этот этнограф — Пьер Бурдье — отмечает, что в таком клановом обществе не существует приема пищи по часам или точного времени встречи. Часы считаются «мельницей Сатаны», а в общении с кем-либо «худшая неучтивость — сразу перейти к делу и выразить свою мысль как можно меньшим количеством слов». Вместо того чтобы непрерывно отсчитывать минуты и часы, время здесь течет с разной скоростью в зависимости от ситуации, задачи или события ритуального цикла. Если это звучит экзотично, помните: экзотичны тут вы (и особенно я), а не все остальные. Близкое подобие кабильской психологии времени можно обнаружить в обществах по всему миру[565].
Сравните время кабилов с ощущением, запечатленным в этом шедевре, созданном в 1751 г. в одном из колониальных городов Британской империи:
Поскольку наше время сведено к эталону, а золотой слиток дня расчеканен на часы, трудолюбивые люди в своих разных профессиях умеют использовать каждую толику времени с пользой для себя; а тот, кто расточителен в часах, в действительности растрачивает деньги[566].
Эта яркая цитата, отражающая суть породившего ее доиндустриального общества, принадлежит изобретателю, типографу и государственному деятелю Бенджамину Франклину из Филадельфии. Давая советы молодому торговцу, Франклин придумал изречение «Время — деньги», которое сегодня известно на десятках языков по всему миру[567].
К эпохе Франклина карманные часы получили широкое распространение и имелись почти у всех успешных предпринимателей. В Англии, судя по посмертным описям имущества бедняков, карманные часы имели почти 40 % населения. В Париже они были примерно у трети наемных работников и у 70 % слуг. Карманные часы были дороги, а это значит, что многие люди тратили значительную часть своего дохода, чтобы узнавать время и производить впечатление на своих друзей, клиентов и работодателей. Карманные часы не считались тут «мельницей Сатаны», как у кабилов; они показывали, что их владелец трудолюбив, прилежен и пунктуален[568].
В целом в контексте растущего в обществе индивидуализма эволюция таких технологий, как колокола, песочные и механические часы, наряду с метафорами типа «время — деньги» и культурными практиками вроде почасовой и поштучной оплаты, глубоко изменила отношение людей ко времени. Новые технологии сделали время линейным и количественным в невиданной ранее степени, превратив его в постоянно истощающуюся казну темпоральных пенни. С раннего возраста приучая себя к таким элементам, как настенные часы, бой курантов и назначенные на точное время встречи, люди, возможно, интернализовали числовую последовательность, соответствующую циферблату традиционных часов, и задействовали ее в том, как они воспринимали баланс между вещами, существующими сейчас и потом (то есть в дисконтировании будущего). Каковы бы ни были последствия, истоки этих психологических сдвигов уходят в прошлое гораздо глубже, чем промышленная революция, и прослеживаются по меньшей мере до XIV в.[569]
Как работа стала добродетелью
В тесной связи с распространением циферблатного отношения ко времени растущий европейский средний класс начал работать дольше