Выход Ваших книг — большая радость; одну испытываю печаль: дошли ли они до читателя? Кого из друзей ни спрошу — никто не видел. А ведь эти книги нужны, необходимы, и детям, и взрослым — так ясно я представляю себе моих живых и знакомых Тань, Маш, Варь, Петь с Вашими книжками в руках, вижу и взрослых Ваших читателей — но лишь в воображении.
Кстати: письма идут уже? Получаете ли письма? Каковы отклики — споры — мнения.
_____________________
Пишу Вам из Переделкина. Сегодня приезжала Люшенька, привезла из реставрационной мастерской «Кита» Конашевича и портрет Пушкина, — дивный детский рисунок. Воскресенье! Теперь множество вопросов: где повесить? где взять болты? как поддерживать должную t°? Но радость на душе оттого, что вещи эти спасены и пока поживут у нас. Мемориальная доска, обгорелая, еще у художника (Шаховской — ее автор, взялся исправить). А Библиотека стоит таким же вороньим пугалом; прохожие врываются к нам: «как? когда? почему? почему же вы ее не строите! Ведь К. И. подарил ее детям, а вы не досмотрели». Вот так.
445. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской
24.X.78.
Дорогая Лидочка!
Большое письмо Ваше получил; спасибо за доброе слово о моем «Египетском мосте». И за точные слова о «Хиросиме»[594]. Да, Вы правы, девочка более или менее удалась, а рассказ — нет. Когда его хвалят (а бывает и такое), я испытываю некоторое смущение и сомнение…
Мысль там такая: горе — всегда горе, независимо от масштабов, арифметики, статистики. И что-то еще есть там, перекликающееся с мыслью Достоевского о слезах ребенка. Вероятно, выражено все это очень туманно, а может быть, и сама мысль неверна. Тем более что в другом своем рассказе, «Земмель» (он не напечатан), я ополчаюсь на немецких детей, играющих на Alexanderplatz в футбол, пользуясь вместо мяча булочкой (Semmel), ополчаюсь на них и на их родителей, не испытавших голода, блокады и других ужасов войны.
Когда я несколько лет назад сказал своей японской переводчице, что хочу написать о Хиросиме, она взмолилась:
— Не надо. Не касайтесь этой темы.
А я все-таки коснулся.
Была там, в рассказе (как я теперь понимаю), и формальная задача, трудная, но заманчивая: попробовать — дать образ человека, ребенка, не прибегая к диалогу, т. е. к тому, что мне обычно помогает в работе. Из-за незнания языка девочка и автор разговаривают языком жестов. Рад, что хоть это удалось.
А то, что Вы похвалили рассказы «Египетского» цикла, — меня не только порадовало, но и окрылило. Вы ведь знаете, что значит для меня Ваше слово. А других откликов не было, да и не могло быть. В продажу книга не поступила, а в библиотеку — кто же пойдет брать «Избранное»? «Избранное» — значит, старье (а на самом деле тут из 40 названий — 26 новое).
Читательские отклики были на «Маленького офицера». Он печатался в «Новом мире». Писали и звонили…
Очень меня заинтриговало и порадовало, что Вы опять пишете о своем детстве. Да, трудно, но ведь и радостно. Дай Бог Вам удачи!
446. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву
29/X 78, Москва.
Дорогой Алексей Иванович. Вчера, в день К. И., получила Ваше письмо. Получила, вскрыла — а прочла только сегодня, сейчас. Почтальон принес его в очень драматический момент. Обычай за 9 лет сложился такой: я приезжаю на могилу ровно в 2. Там меня ждут друзья. Обе могилы уже в цветах. Я кладу свои цветы и одна стою внутри ограды. Потом говорю: «ровно… лет тому назад, в 2 ч. 10 м., скончался Корней Иванович». Тогда все идут — или едут — к нам в дом. Там ждет Люша, стол, выставка. Едим и пьем. Слушаем, читаем, смотрим.
Вчера, в 1 час дня за мною и Финой (Люша уехала на дачу за день все приготовлять) должна была заехать приятельница. На машине. И вдруг, в 12 часов, я заметила, что вся ул. Горького пуста, транспорта нет, радио гремит с телеграфа и никакая машина приехать не может. В 12 ч. 30 м. явилась Фина, подтвердив, что подъезда нет и даже прохода почти нет. Приятельница позвонила из автомата: ее не пускают дальше определенного — довольно далекого — места. В эту минуту почтальонша принесла Ваши письма: мне и Люше. Я вскрыла, глянула — но читать не могла. Я знала, что на могиле и в доме меня ждут десятки людей. А поспеть я не могу, потому что и не ходок и ни на чем не ездок.
Оказалось: демонстрация по случаю 60-летия комсомола — и весь центр закрыт для машин и людей на неопределенное время.
Мы с Финой отправились в пеший путь на место встречи с приятельницей и машиной. Сели. Ехали часа 1 ½ — 2.
На могилу я пришла одна. Я пошла сверху, от церкви, вниз, вниз, вниз; мимо могилы Пастернака; тропинка между двумя березами; ниже…. еще ниже… и на могиле К. И. увидела кого-то одного, черного человека, в потертом пальто, с развевающимися на ветру волосами.
Это оказался Володя. Он стоял один возле могилы и плакал.
Я — не заплакала. В детстве, в юности, в молодости была отчаянная плакса, а теперь вот разучилась.
Володя помог мне положить мои хризантемы на обе могилы. Вниз мы спустились вместе. Я не видела его (и не слышала) несколько месяцев.
_____________________
Ваше письмо о том, как т. Романов вручил Вам орден, я получила. Не ответила тогда потому, что наши письма пересеклись и я поджидала ответа на свое. Кажется, я никогда не была в Смольном; а иногда мне мерещится, будто бы была там в 19 г. по какому-то делу с К. И.
_____________________
Помните, как отвечала Т. Г. на вопрос: «Что надо дать с собою в путь человеку, чтобы он не мог вырасти негодяем?» Она говорила: 1) чувство чести, 2) воображение, 3) волю. «Все остальное — производное от этих трех основ», — говорила она. Так вот: Ваше творчество кладет в душу эти три основы.
447. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву
31/XII 78.
Дорогой Алексей Иванович.
Хочется написать о другом, но начинаю с дел — или, точнее, сначала с извинений, а потом с дел. Извинения примите в том, что я, вероятно, уже задавала Вам эти вопросы. Простите меня, что пишу снова. Если можете — ответьте.
1) Каковы, по Вашему, годы рождения и смерти Розалии Ивановны?[595] Тот же вопрос задаю Александре Иосифовне. Определите хоть «на глазок». Я не способна.
2) А. А. говорила, будто Симонов приезжал в Питер и очень ее порицал «в 49 г.». Я задумалась: почему в 49-м? Не в 47 ли? И если это было, то где? В Союзе? В газете?
Мы с Финой безысходно корпим. В городе я корплю над примечаниями, на даче пишу «Памяти детства». Конца не видать.
448. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской
Ленинград. 5.I.79.
Дорогая Лидочка!
Только что получил Ваше письмо, отвечаю не откладывая. Вы правы, ответить на Ваши вопросы я, к сожалению, не могу. В каком году приезжал Симонов в Ленинград — не знаю. Вопрос этот не волновал меня тогда, мало волнует и сейчас. Существа Ваших сомнений не понял: почему бы ему не порицать Ахматову и в 1949 году и в 1952-м?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});