Читать интересную книгу «Мой бедный, бедный мастер…» - Михаил Булгаков

Кто-то суетился, кричал, что необходимо сейчас же, тут же, не сходя с места, составить коллективную телеграмму и немедленно послать ее…

Но куда и зачем ее посылать? В самом деле – куда? И на что нужна эта телеграмма тому, чей затылок сейчас сдавлен в руках прозекто ра, чью шею сейчас колет кривыми иглами профессор?

Да, убит… Но мы-то живы? И вот взметнулась волна горя, но и ста ла спадать, и уж кой-кто вернулся к столику и украдкой выпил водоч ки и закусил, не пропадать же стынувшим киевским котлетам? Ведь мы-то живы?

Рояль закрыли, танцы отменили, трое журналистов уехали в ре дакции писать некролог. Весь ресторан гудел говором, обсуждали сплетню, пущенную Штурманом, – о том, что Борис Петрович бро сился под трамвай нарочно, запутавшись в любовной истории.

Но не успела сплетня разбухнуть, как произошло второе, что по разило публику в ресторане гораздо больше, чем известие о смерти Крицкого.

Первыми взволновались лихачи и шоферы, дежурившие на буль варе у ворот грибоедовского сада. Один из лихачей прокричал с ко зел: «Тю! Вы поглядите!»

Вслед за тем у чугунной решетки вспыхнул маленький огонек и стал приближаться к веранде, а с ним вместе среднего роста при видение. За столиками на веранде стали подниматься, всматривать ся и чем больше всматривались, тем больше изумлялись. А когда при видение с огоньком в руках совсем приблизилось, все как закостене ли за столиками, вытаращив глаза. Швейцар, вышедший сбоку из дверей, ведущих к ресторанной вешалке, чтобы покурить, бросил папиросу и двинулся было к привидению с явной целью преградить ему путь на веранду, но, вглядевшись, не посмел этого сделать и оста новился, глупо улыбаясь.

Привидение тем временем вступило на веранду, и все увидели, что это не привидение, а всем известный Иван Николаевич Бездомный. Но от этого не стало легче, а наоборот – началось на веранде смятение.

Иван Николаевич был бос, в полосатых кальсонах, в разодранной ковбойке, к коей на груди английской булавкой была приколота бу мажная иконка. В руках Иван Николаевич держал зажженную воско вую венчальную свечу. Правая щека Ивана Николаевича была свежеизодрана.

На веранде воцарилось молчание, и видно было, как у одного из официантов пиво текло из покосившейся кружки на пол.

Иван Николаевич поднял свечу над головой и сказал так:

– Здорово, братья!

От такого приветствия молчание стало еще поглубже. Тут Иван Николаевич двинулся и заглянул под первый столик, посветив под него и напугав даму за столиком, и сказал тоскливо:

– Нет, здесь нету!

Тут послышались два голоса. Первый, бас, сказал безжалостно:

– Готово дело. Белая горячка.

А второй, женский, тихий, испуганный:

– Как же милиция-то пропустила его по улицам?

Второе Иван Николаевич услыхал и отозвался:

– Дважды хотели задержать, в Скатертном и здесь, на Бронной, да я махнул через забор, видите, щеку изодрал! – Тут Иван Николае вич махнул свечой и вскричал: – Братья во литературе! – Осипший голос его стал крепче и горячей: – Слушайте меня все! Он появился! Ловите же его немедленно, иначе он натворит неописуемых бед!

– Что? Что он сказал? Кто появился? – послышались голоса со всех сторон.

– Консультант! – прокричал Иван. – И этот консультант убил се годня Борю Крицкого на Патриарших Прудах!

Из внутреннего зала на веранду валил народ, вокруг Иванова огня сдвинулась толпа.

– Виноват, скажите точнее, – послышался над ухом Ивана Нико лаевича тихий и вежливый голос, – скажите, товарищ Бездомный, как это убил? Кто убил?

– Консультант иностранец, профессор и шпион! – озираясь, отозвался Иван.

– А как его фамилия? – тихо спросили на ухо.

– То-то фамилия! – в тоске крикнул Иван. – Кабы я знал фами лию! Не разглядел я фамилии на визитной карточке. Помню только первую букву – «Be». На «Be» фамилия! Какая же это фамилия – на «Be»? – напрягаясь и щурясь, говорил Иван и вдруг забормотал: – Be, ве, ве… Ва… Во… Вагнер? Вогнер? Вайнер? Вегнер? Винтер… – Волосы на голове Ивана ездили от напряжения.

– Вульф? – вдруг жалостно крикнула женщина.

Иван рассердился.

– Дура! – отозвался он, ища глазами крикнувшую. – При чем тут Вульф? Вульф ни в чем не виноват! Ну вот что, граждане: бегите ктонибудь к телефону, звоните в милицию, чтобы выслали пять мото циклеток с пулеметами, профессора ловить. Да! Скажите, что с ним еще двое: какой-то длинный, клетчатый, пенсне треснуло, и кот чер ный, жирный. А я пока что дом обыщу, я чую, что он здесь!

Иван проявил беспокойство, растолкал окружающих, начал раз махивать свечой, капая воском на пол, заглядывать под столы. Тут послышалось слово: «Доктора!» – и чье-то ласковое мясистое лицо, бритое и упитанное, в роговых очках, появилось перед Иваном.

– Товарищ Бездомный, – заговорило лицо юбилейный голо сом, – успокойтесь! Вы расстроены смертью всеми нами любимого Бориса Петровича… нет!.. Просто Бори Крицкого. Мы все это пре красно понимаем. Вам нужен покой. Сейчас товарищи проводят вас в постель, и вы забудетесь…

– Ты, – оскалившись, ответил Иван, – понимаешь ли, что надо поймать профессора? А ты меня задерживаешь своими глупостями! Кретин!

– Товарищ Бездомный! Помилуйте, – ответило лицо, краснея, пятясь и уже раскаиваясь, что ввязалось в это дело.

– Нет, уж кого-кого, а тебя я не помилую, – с тихою ненавистью сказал Иван Николаевич.

Судорога тут исказила его лицо, он быстро переложил свечу из правой руки в левую, широко размахнулся и ударил по уху это лицо.

Тут догадались броситься на Ивана – и бросились. Свеча погасла, а очки, соскочившие с участливого лица, были мгновенно растопта ны. Иван испустил страшный боевой вой, слышный, к общему со блазну, даже на бульваре, и начал защищаться. Зазвенела падающая со столов посуда, закричали женщины.

Пока официанты вязали поэта ресторанными полотенцами, в раздевалке шел разговор между командиром брига и швейцаром.

– Ты видел, что он в подштанниках? – спросил холодно пират.

– Да ведь, Арчибальд Арчибальдович, – труся, отвечал швей цар, – как же я могу их не допустить, ежели они член «Массолита»?

– Ты видел, что он в подштанниках? – холодно повторил пират.

– Помилуйте, Арчибальд Арчибальдович, – багровея, говорил швейцар, – что же я могу поделать? Давеча являются поэт Рюхин из бани, и у них веник за пазухой. Я говорю, неудобно с веником, а они смеются и веником в меня тычут. Потом мыло раскрошил на веран де, дамы падают, а им смешно!..

– Брось про веник рассказывать, Николай, – тихо говорил пи рат, – я тебя спрашиваю: ты видел, что он в подштанниках?

Тут швейцар умолк, кожа на лице его приняла тифозный оттенок, глаза помертвели. Ему померещилось, что черные волосы, приче санные на пробор, покрылись огненным шелком. Исчезли пластрон и фрак, и за ременным поясом возникла ручка пистолета.

Швейцар представил себя повешенным на фор-марса-pee. Свои ми глазами увидел свой собственный высунутый язык и безжизнен ную голову, упавшую на плечо, даже услыхал плеск волны за бортом. Колени швейцара подогнулись. Но тут флибустьер сжалился над ним, погасил свой острый взор.

– Смотри, Николай! В последний раз! Нам таких швейцаров да ром не надо. Ты в церковь сторожем поступи. – И скомандовал точно, ясно, быстро: – Пантелея. Милиционера. Протокол. Грузовик. В психиатрическую.

Через четверть часа пораженная публика на бульваре видела, как из ворот грибоедовского сада Пантелей, швейцар, милиционер, официант и поэт Понырев* выносили спеленатого, как куклу, моло дого человека, который, заливаясь слезами, плевался, норовя по пасть в Понырева, и ругал его «сволочью».

Шофер грузовика со злым лицом заводил мотор, лихач горячил лошадь, бил ее по крупу сиреневыми вожжами, кричал:

– А вот на резвой! Я возил психическую!

Толпа гудела, обсуждала невиданное происшествие; словом, был форменный неприличнейший скандал, который кончился лишь тог да, когда грузовик унес от ворот несчастного Ивана Николаевича, милиционера, Пантелея и Понырева.

Глава VI ШИЗОФРЕНИЯ, КАК БЫЛО СКАЗАНО

Круглые электрические часы на белой стене показывали четверть второго ночи, когда в приемную знаменитой по своему устройству психиатрической клиники, находившейся за городом на берегу Москвы-реки, вышел человек с острой бородкой и облаченный в бе лый халат, из карманчика которого торчал черный кончик стето скопа.

Трое санитаров стояли у дивана, на котором помещался развязан ный Иван Николаевич, не спуская с него глаз. Тут же был и крайне взволнованный Понырев.

Увидев вошедшего, он побледнел, кашлянул и робко сказал:

– Здравствуйте, доктор…

Доктор поклонился Поныреву, но, кланяясь, смотрел не на Поны рева, а на Ивана Николаевича.

Тот сидел совершенно неподвижно, со злым лицом, сдвинув бро ви, и не шевельнулся при входе врача.

– Вот, доктор, – почему-то таинственным шепотом заговорил Понырев, оглядываясь на Ивана Николаевича, – известный поэт Иван Бездомный, – вот видите ли… мы опасаемся, не белая ли го рячка…