английские и французские компании. Теперь все они были подчинены центральному золотодобывающему тресту и оборудованы современной импортной техникой.
Однако во время революции и Гражданской войны все рудники были затоплены, большинство насосов Корниша – разрушены, паровая электростанция не работала. То, что осталось от мельницы для переработки золотосодержащей руды, сочли слишком изношенным и устаревшим, чтобы восстанавливать. Я обнаружил, что проходческие работы уже ведутся на некоторых шахтах, приходилось спускаться на глубину ста пятидесяти метров, прежде чем можно будет добывать руду. Имелось новое мощное насосное оборудование против обводнения на глубине более трехсот метров, и была заказана американская техника, рассчитанная на производительность до шестисот тонн ежедневно.
Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, какая огромная работа предстоит. Никто из рабочих не имел опыта механизированной горной добычи, и даже инженеры постарше никогда не видели нового оборудования, разве что на рисунках в каталогах. Я видел, что придется обучать каждого рабочего бурению, креплению, взрывным работам, эксплуатации техники и особенно техническому обслуживанию оборудования. Я надел горняцкую одежду и пошел в шахту вместе со всеми и следовал этой практике на протяжении всего времени, пока работал в России.
У меня был забавный случай со старым русским шахтером вскоре после нашего прибытия в Кочкар и еще до того, как я узнал хоть слово по-русски. Однажды утром, проверяя шахту, я подошел к старику и увидел, что он неправильно использует бурильный молоток. Он держал его так, что механизм не мог работать на полную мощность. Я зашел ему за спину, обхватил его и положил руки поверх его рук на ручках бурильного молотка. Он удивленно обернулся и попытался высвободиться, но я, не ослабляя хватки, ободряюще кивнул, показывая, что собираюсь научить его для его же блага. Объяснить все равно ничего не мог.
Вскоре он, казалось, вроде бы понял принцип действия, и я его отпустил. Когда я продолжил путь, он бросил бурильный молоток и направился к цепной лестнице, ведущей из шахты. Я видел, что он возмущен, поэтому подошел к лестнице, схватил его за отвороты брюк и, не говоря ни слова, стащил вниз, поднял молоток и вложил ему в руки. Жестом я велел ему продолжать, что он и сделал.
Очевидно, кто-то заметил этот инцидент, и вскоре слухи о нем распространились среди шахтеров. Впоследствии я слышал о нем и на шахтах в отдаленных частях России, за тысячи миль от Кочкара. В конце концов, эта история была подхвачена автором учебника по горному делу и использована в качестве примера того, как инженерам следует спускаться в шахты и работать с шахтерами.
Однако люди в Берлине сказали мне правду, что по русской традиции инженеры и служащие хорошо одеваются и сидят у себя в кабинетах, подальше от грязных шахт. Однажды, вскоре после того, как я приехал в Кочкар, к нам на рудник прибыла на практику группа из двухсот студентов, в большинстве своем они только начали обучение в университете. Трест «Главзолото» в спешном порядке организовал специальные учебные заведения для подготовки пополнения горных инженеров, а несколько уже существовавших горных академий быстро расширялось, чтобы обеспечить растущую необходимость в техническом персонале.
Проходя по руднику, я увидел группу молодых коммунистов с блокнотами и карандашами, делающих зарисовки техники. Я собрал нескольких из них вокруг себя и предложил сразу же приступить к работе в шахте. Я сказал им, что, выполняя различные операции, они приобретут знания значительно быстрее, чем любым другим способом, и впоследствии смогут легче обучать рабочих.
Они возмутились и сказали мне, что учатся на инженеров, а не на рабочих. Я решил настоять на своем и распорядился, чтобы их не допускали на рудник, если они не будут следовать моим указаниям. Некоторые попытались протестовать; они требовали объяснений, с какой стати иностранец запрещает советским гражданам находиться на территории их собственности, и даже обратились в свои институты за помощью.
К счастью для моего престижа, власти поддержали меня и приказали студентам поступать так, как я предложил. Если молодые люди и уступили поначалу с большой неохотой, впоследствии они приняли мою точку зрения. Через несколько недель меня посетила делегация и поблагодарила от имени группы за то, что показал им, как извлечь максимум пользы при ограниченном времени пребывания в шахте.
Этот инцидент пролил свет на удивление Серебровского на Аляске, когда он встретил главного управляющего крупнейшим золотодобывающим рудником выходящим из туннеля в рабочей одежде и садящимся обедать вместе с шахтерами. Я видел, что русские, даже при советской системе, еще далеки от наших американских форм промышленной демократии. Все так и остается; хотя, должен сказать, власти пытаются разрушить кастовые границы между простыми рабочими и так называемыми специалистами.
Примерно в то же время произошел еще один эпизод, который ускорил мое изучение русского языка. Переводчица моей жены, молодая коммунистка из Свердловска, была очень амбициозна и не удовлетворялась тем, что давала указания кухарке о том, что нам приготовить. Она просила меня позволить ей переводить технические материалы в конторе. Однажды, когда мой переводчик куда-то уехал, я позволил девушке мне помочь.
Среди наших самых ценных механизмов тогда был американский бурозаправочный станок. К сожалению, однако, оригинальные штампы были утрачены, а заменители местного производства оказались неудовлетворительными, поэтому я написал телеграмму в Москву: «Sent me some American wet dollies an dies» – «Пришлите американских штампов и матриц» – и передал девушке, чтобы она перевела ее на русский язык.
Примерно через час мой кабинет неожиданно наполнился толпой встревоженных мужчин, включая телеграфиста, нескольких инженеров и управляющих персоналом шахт. Они сдерживали усмешки, по всей видимости не желая ранить мои чувства, и наконец один из них решился сказать, что я отправил в Москву очень странную телеграмму.
Я ответил, что в телеграмме не было ничего особенного, просто заказал необходимые детали для бурозаправочного станка. В глазах всех присутствующих появился радостный огонек, и телеграфист выбежал из комнаты. Моя амбициозная переводчица, как оказалось, превратила мою телеграмму в следующее русское послание: «Куколка американца обмочилась и умерла».
Я уже упоминал, как пытался в Москве получить сметы затрат для Кочкарского рудника, и молодой немецкий экономист, работающий на золотопромышленный трест, объяснял, что при советской системе нет никакой необходимости обращать внимание на затраты, потому что низкие затраты на одном руднике компенсируют высокие затраты на другом. Теория этого молодого человека, похоже, преобладала среди коммунистов в то время, но, разумеется, для меня была неприемлема. Я очень хорошо знал, что невозможно контролировать группу шахт, не обращая самого пристального внимания на издержки производства, затраты на рабочую силу и тому подобное, и