Читать интересную книгу Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах - Эд Лейси

— Ждете кого?

Я кивнул.

— Вы, наверное, не здешний — тут недалеко есть круглосуточный бар, там можно погреться.

Я сразу успокоился.

— Спасибо. Я жду приятеля — он учится в этом училище.

— Они заканчивают не раньше восьми. Слесарное училище. Неплохое ремесло.

— Тогда, пожалуй, надо сходить выпить кофейку. Спасибо, инспектор.

В окне кафешки горел печальный свет — вот почему я раньше ее не заметил, а за стойкой стоял еще более печальный старик подавальщик. Все его лицо избороздили морщины, зато на куполообразной лысой голове кожа была натянута, как на барабане. Я сел на ближайший табурет и заказал кусок пирога и кофе. Пирог оказался домашней выпечки, поэтому я еще взял и фирменное блюдо — поджарку — и она тоже оказалась изумительной. Сквозь грязное окно я видел подъезд ремесленного училища. Выпив вторую чашку кофе, я расплатился со стариком и купил вечернюю газету. Лошадка мисс Роббенс не выиграла заезд. И моя тоже.

Детектив я оказался ни к черту. Пока я листал газетенку, занятия в училище закончились и из здания вышел Томас вместе с семью парнями. Громко разговаривая, они направились прямехонько в эту самую кафешку. Мне меньше всего хотелось, чтобы он меня здесь увидел, но времени убраться отсюда уже не было. Я заказал третью чашку кофе и углубился в чтение газеты. Они ввалились в кафе и набросились на старика с расспросами и подколками, а Томас отправился в сортир. Когда он вышел оттуда, в кафе оставался единственный свободный табурет — естественно, рядом со мной.

Но он не сел, а встал за спиной одного из приятелей и заказал пирог с кофе. В тусклом зеркале над стойкой я увидел, как один из студентов, осклабившись, обратился к нему:

— В чем дело, Татт? Сядь, неуемный ты наш.

— Да не боись, я сяду, сяду, — ответил Татт-Томас, по-южному растягивая слова.

Я сам знаю, что с моими плечищами мне лучше на табурет у стойки бара не садиться. Ему пришлось протискиваться на свободное место с превеликим трудом. Освобождая ему пространство, я постарался как можно дальше отклониться вбок, и ни слова не сказал, когда он, садясь на табурет, ткнул меня в плечо, по-моему, сильнее, чем было нужно.

Но все равно он сидел стиснутый с обеих сторон и едва мог поднести ложку ко рту. Он бурчал себе под нос, правда, довольно громко, что-то насчет того, что «…от них уже совсем житья нет…» — и его сосед справа, парень с громовым голосом, стал к нему прикалываться: «Что это ты ничего не ешь, Неуемный, никак аппетит потерял?» Я не отрывал лица от газеты, стараясь не обращать на них внимания, что, наверное, только раззадорило их. В конце концов Томас пролил на себя кофе и, потянувшись за салфеткой, сильно ткнул меня под ребра и презрительно прошипел:

— Там, откуда я родом, такого не бывает!

В кафешке наступила тишина, а я посмотрел на него поверх газеты. Тут он зачерпнул ложку кофе и под одобрительное подмигивание остальных оболтусов как бы случайно вылил мне все на рукав.

Было бы хуже, если бы я ничего не предпринял, поэтому я встал и, с силой оттолкнув его на соседа, заметил:

— Успокойся, парень, сейчас-то ты на Севере и давно уже босиком не бегаешь.

Я вел себя глупейшим образом, но просто мне было невмоготу сдержаться. Если бы начался скандал и они позвали того полицейского, мне пришлось бы показать свой жетон — и конец моей работе. Лучше всего мне было просто повернуться и уйти.

В кафе воцарилась гробовая тишина: наверное, увидев мои параметры, Голосистый на том конце стойки перестал лыбиться. Но я уже совершил ошибку, и Томасу ничего не оставалось, как сделать ответный ход. И он крикнул:

— Ах ты, вонючий ниггер! — С этими словами он вскочил, замахнувшись правой. Я поймал его руку на лету и больно завернул ему за спину, не спуская глаз с его приятелей. От боли Томас переломился пополам, и когда попытался лягнуть меня, я рванул его резко вверх и внезапно выпустил. Он шмякнулся на пол, и его шапочка слетела.

— Глупо, — спокойно сказал я. — Мы же в разных весовых категориях. Веди себя примерно и поумерь пыл. Я на неприятности не нарываюсь.

— Да я тя убью! — заревел он, забыв о своем южном акценте.

— Если ты встанешь, малыш, тебе будет бо-бо.

Его правая рука метнулась к заднему карману, и он начал подниматься на ноги, потом провел левой ладонью по светлым волосам и сел. Встрял Голосистый:

— Не стоит ссориться, мистер. Он же ничего такого не хотел…

— Я знаю. Вот потому-то я и сам не хочу, чтобы он лез в драку и получил по мозгам. И не хочу, чтобы вам, ребята, в голову пришла дурацкая мысль побить меня. — Я бросил десятицентовик на прилавок за третью чашку кофе и вышел на улицу, бросив им на прощанье:

— Мы просто позабавились.

Я так рассердился на самого себя, что чуть не плакал. Мур, суперсыщик, едва не запорол полуторатысячную работу! Но черт побери, не мог же я снести того, что он мне сказал.

Я пошел к метро. На станции никого не было. Томас конечно же сразу меня заметит, если я буду тут околачиваться. Поэтому я вышел на улицу и поймал такси. Судя по досье, которое дала мне мисс Роббенс, Томас жил на Западной Двадцать четвертой. И я попросил таксиста отвезти меня к станции «Двадцать четвертая улица». Около станции толпился народ — в основном белые — в ожидании утренних газет. Я занял позицию в темном парадном дома напротив станции и записал в блокнотик расходы на такси. Я попытался успокоить себя тем, что инцидент в кафе даже сослужил мне хорошую службу — я услышал его голос, что могло мне пригодиться в будущем. Но я прекрасно понимал, какого дурака свалял. Если только Томас хоть раз меня заметит, он может подумать, что я легавый, и смоется. Но и он тоже зря затеял эту свару. А что, если бы в кафе забрели полицейские и замели нас обоих — и тут сразу бы обнаружилось, что он в розыске? Наверное, именно поэтому он особо и не стал выступать и не достал свой нож из заднего кармана.

Я увидел, как из метро вышел Томас — один. Он остановился у газетного киоска, поговорил со стариком продавцом и купил журнал «Популярная механика». На углу был кафетерий — недалеко от моего укрытия. Томас скользнул в дверь. Парень, видно, любил поесть. Я прошел мимо витрины. Он не ел, а болтал с посудомойкой в белой униформе. На вид ей было лет девятнадцать — такая, знаете, бледненькая тоненькая девчонка явно из бедной белой семьи. Бледненькая и тоненькая от постоянного недоедания в детстве.

Судя по тому, как доверительно они ворковали, склонив головы друг к другу, и по улыбкам на их губах можно было предположить, что она его подружка. Через некоторое время он потрепал ее по руке и вышел. Пройдя квартал, он свернул на свою улицу и вбежал в подъезд небольшого многоквартирного дома с выцветшей вывеской «КОМНАТЫ ВНАЕМ». Я стал смотреть на окна, но так и не увидел, где зажегся свет. Впрочем, я же не знал, куда выходит окно его комнаты — на улицу или во двор. Я стал размышлять, каким образом все-таки Кей удалось раздобыть всю информацию про него, — даже номер дома, квартиры и комнаты. Я был уверен, что Томас теперь никуда отсюда не двинется до утра, а ляжет и будет читать свой журнал.

Я вернулся в кафетерий и заказал стакан воды. Все служащие кафетерия носили пластиковые планки на груди со своими именами. Бледненькую посудомойку звали Мэри Бернс. Я перешел улицу и в табачной лавке нашел телефон-автомат. Естественно, в справочнике я нашел массу Бернсов, в том числе одного жившего неподалеку отсюда, чей адрес я записал. Этот Бернс мог быть ее отцом, и, возможно, я получил ее домашний адрес. Было уже начало девятого, и я позвонил мисс Роббенс домой. Когда она сняла трубку, я услышал голоса и музыку. Я рассказал ей о своих успехах — но о скандале в кафе не обмолвился ни словом — и она ответила наигранно официальным тоном:

— Ну, вам пока вряд ли стоит так много сил отдавать работе. Хотя я, признаюсь, рада, что вы такой ответственный.

— Когда передача выйдет, мне проще будет действовать. Так что сейчас мне нельзя его отпускать от себя ни на шаг. Завтра я провожу его на службу и посажу на поводок после работы. А вечером позвоню.

— Замечательно, Туи. А что вы сейчас делаете?

— Ничего.

— Тут у меня гости, интересные люди, может, зайдете?

— Ну… ммм… я…

Я ощупал лицо. Хотя щетина у меня становилась заметной только на второй день, сейчас побриться бы не мешало.

Она же восприняла мои сомнения за нечто иное.

— Да вы не смущайтесь, это все люди с либеральным взглядом на вещи, — зашептала она, должно быть, сама не понимая, что она такое несет.

— Да я не об этом вовсе подумал. Мне надо побриться.

— Ох, перестаньте! Так вы придете?

— Да! — Если уж я надеялся, что Роббенс познакомит меня с нужными людьми на Мэдисон-авеню, дружбу с ней надо было крепить.

Выйдя на улицу, я машинально стал искать глазами парикмахерскую. Единственная в округе оказалась закрыта, хотя для меня большой разницы не было бы, будь она и открыта. Как-то в девятнадцать лет я случайно оказался в Нижнем Манхэттене и услышал, что в табачной лавке нужен продавец-негр на лето. Побриться в Манхэттене я не мог и пока ездил в Гарлем, пока приехал обратно, вакантные места уже были все заняты…