— Чего ты там ищешь? — спросила Надюшка. Она спрыгнула с подоконника и подошла ко мне.
— Котлету. — коротко ответил я, — Помнишь, в прошлом году мама давала мне с собой бутерброд с котлетой? Показалось, что ею пахнет…
Надюшка опустила голову, коротко принюхалась, выпрямилась и помотала головой:
— Не пахнет уже. Пошли домой, а? Мне тоже уже есть хочется…
Мы возвращались домой, а она, вместо того, чтобы поддержать друга, спорила со мной и говорила, что зря я всё это затеял. Можно было, мол, просто сказать, что знаю Наташу давно и точка! Она хихикнула:
— Тебе бойкот объявили! Мишка и ко мне подходил. Говорит: «Мы этому гаду бойкот объявили. Ты с нами?». — А я ему: «А по яйцам не хочешь?». — Он тут же и слинял, придурок!
Часть 2. Летние каникулы
Катюша Милованова
01.06.1967 г.
Формально каникулы начались ещё 26 мая, но, как и всем нашим ребятам мне пришлось неполную неделю отработать на так называемой «производственной практике». Девочки наводили чистоту в классах: мыли окна, скоблили полы, а в тех классах, где завхоз считал нужным, полы красили.
Нам, мальчишкам досталась работа более незатейливая: мы выносили в школьный двор очередную партию школьных парт и под навесом возле школьных мастерских чистили и красили их.
За пять дней я закрасил 16 пронзённых стрелами сердец, трёх русалок, прорву стилизованных человечков «палка, палка, огуречик…», трёхклеточных досок для игры в «крестики-нолики» и прочих интересных вещей. Всё это было нарисовано химическими карандашами, чернилами или, если чувства автора были очень сильны, вырезанными перочинными ножичками.
Кроме сердец, русалок и глубокомысленных надписей типа «Ленка дура!», нам велено было затирать мастикой и, после её высыхания и шлифовки, закрашивать краской любые неровности. Особый интерес у меня почему-то вызывали глубокие узкие отверстия, высверленные, как я знал, обыкновенными ученическими перьями. Сам когда-то делал такие.
От каждого такого отверстия веяло бесчисленным количеством скучных минут и часов, проведённых автором за этой партой!
Работа была не трудная, но я знал, что она очень быстро закончится. В другой раз я бы этому радовался, но не в этом году. Дело в том, что я не попал в пионерский лагерь в первую смену. Что-то у мамы не срослось. То ли для меня не хватило места, то ли просто мама не подала заявление вовремя. В любом случае, как минимум весь июнь мне предстояло провести в городе.
Все мои друзья разъезжались. Серёжка уезжал на всё лето к бабушке под Полтаву. Валерку с сестрой родители пристроили в какой-то лагерь в Крыму. Тётя Марина взяла отпуск за три года, досрочно забрала девочек из школы, и два дня назад они втроём улетели на материк.
Летние месяцы Наташка с Надюшкой проведут с нею, а в конце августа она посадит их на самолёт, и мы с мамой должны будем их здесь встретить. И это была единственная хорошая новость. Получалось, что они всю осень будут жить у нас. Сама тётя Марина вернётся только в середине ноября.
Судьба июля тоже была не определена, потому что мама ещё вчера уехала в длительную инспекционную поездку по посёлкам и стойбищам Колымы и Чукотки. В этом не было ничего необычного. Зимой на Чукотку врачи ОблСЭС из-за погоды выезжают только в аварийных случаях. Им приходится навёрстывать летом.
Когда мама вернётся, одному богу известно! Хорошо хоть на сей раз со мной будет жить знакомый человек. Марго согласилась пожить у нас и присмотреть за мной. А что? Неплохо! Она тётка весёлая, с выдумкой и ко мне хорошо относится.
Плохо то, что в городе никого из друзей не осталось… Об этом я думал, стоя в гастрономе в очереди за хлебом, когда меня окликнула Катя Милованова. Она стояла в той же очереди только на пять человек дальше от прилавка. Очередь уже пятнадцать минут не двигалась. Как крикнула продавщица откуда-то из глубин магазина, ей нужно было принять товар.
Я подумал две секунды и решил, что времени у меня навалом, и мне всё равно, где его убивать. Решив так, я подошёл к Кате. Мы немножко поболтали. Потом я спросил её, где она собирается провести каникулы, и тут выяснилось, что она тоже застряла в городе до самой осени. На мой вопрос, почему, Катя помрачнела, украдкой оглянулась через плечо и шепнула, что объяснит это позже.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Немного воспрянув духом, я пояснил ей, что тоже остался не у дел и предложил скучать вместе. Лицо Кати осветилось. Оказывается, её тоже угнетала мысль провести целых три месяца в одиночестве. На мой вопрос, чем она собиралась заниматься сегодня, Катя ответила, что ничем. Я обрадовался и предложил ей на выбор три варианта времяпрепровождения.
Во-первых, мы можем пойти ко мне и поиграть во что-нибудь, или просто поболтать. Во-вторых, мы можем пойти на речку, посидеть там, побросать камни в воду и тоже поболтать. В-третьих, мы можем пойти на море и, в зависимости от настроения, или покормить чаек хлебом, или покидать в них камнями. И снова поболтать.
Позади нас заржал какой-то мужик. Катя тоже улыбнулась и спросила:
— А кто у тебя сейчас дома?
— Я час назад проводил маму. Она улетела в командировку. Так что никого.
— Ты что, будешь жить один? — удивилась Катя.
— Не, она договорилась с одной своей сотрудницей, и та обещала уже сегодня вечером после работы переехать к нам. Не бойся, она тётка хорошая. Я её давно знаю. Она нам не будет мешать.
— Знаешь, мне бы хотелось сегодня побыть в тишине…
— Жалко… Дома побыть хочешь?
— Нет, как раз дома у меня тишины и нет! Давай, пойдём к тебе? А завтра можем сходить куда-нибудь… На море или на речку. Мне всё равно куда…
— Отлично! Когда придёшь?
— Только занесу хлеб домой, и мы можем пойти вместе. Подождёшь?
Я кивнул. Очередь, наконец-то, двинулась, и мы быстро продвигались к прилавку. Я подождал Катю возле гастронома, пока она бегала домой. Она не хотела, чтобы меня увидели из окон её квартиры. Странные какие-то у неё родители…
Только когда мы пришли ко мне домой, я обратил внимание на то, какие усталые у неё глаза. Мы с ней устроились в спальне на кушетке. Она лежала на животе, положив голову на скрещенные руки и искоса поглядывала на меня. Я, если честно, рассчитывал на какое-то общение, но Катя молчала.
Наконец, я не выдержал и сказал:
— Слушай, ты выглядишь так, как будто на тебе мешки таскали. Ты не заболела?
— Нет, мешки я не таскала, но устала сильно. У меня дома всё идёт наперекосяк и давно…
— Расскажи? Даже если не смогу помочь, то хоть выговоришься. Само собой, я — могила!
— У меня мама четыре года назад умерла. — кивнула Катя, — Отец два года назад женился и взял за себя молодую. Она на пятнадцать лет его младше. Не работает, сидит дома, ко всем придирается.
Катя уже сидела напротив меня сложив ноги по-турецки. В глазах её стояли слёзы, но она, похоже, их не замечала.
— На отца каждый день орёт, как ненормальная. Всё ей не так! Иногда мне кажется, что она просто сумасшедшая! Нас с Сашкой просто ненавидит, дармоедами называет! Сашке хорошо, он во Владик уехал поступать в мореходку, а мне с ней ещё как минимум три года мучиться…
Я подсел поближе и приобнял её за плечи:
— А чего он с ней не разведётся?
— Любит её… Она на него наорёт, так что он из себя выпрыгивает, а потом полночи просит у неё прощения… А потом ещё полночи у них в спальне кровать скрипит. Стоны, вздохи… Когда он спит, вообще?… На работу каждый день уходит невыспавшийся, злой…
— Слушай, как бы так сделать, чтобы ты с нами здесь пожила? Ты бы хоть высыпалась… Здесь на тебя орать никто не будет! Я бы тебе уступил диван, а сам на раскладушке. Мама, когда вернётся, будет не против. Я её знаю. А Марго — ей всё равно.
— Марго? Странное имя. Она не русская?
— Да, не… Марго это прозвище. Вообще-то она Маргарита. Мама зовёт её Рита. А меня она попросила называть её Марго. Ей так больше нравится. Просто причуда такая.
— Не, Саша, спасибо, но не получится. Она и так меня бранит, если я после девяти вечера хоть на пять минут опоздаю. Шлюхой обзывает и ещё матерно…