От удара он может и не упасть, очень уж массивный, но тяжёлая боксёрская груша, когда у меня удар удавался, отлетала на метр. Посмотрим… В любом случае, удар должен выйти болезненным. Я мельком оглянулся назад, убедился, что кроме Кати поблизости нет ни единой души. Как бы дальше ни вышло, нам с ней нужно будет отсюда смываться.
Последнее я додумывал уже в прыжке с разворота. Удар получился знатным! Каблуком правой ноги я метил, как и учил Славка, в точку отстоящую на десять сантиметров вглубь его пальто. Кабан не просто упал навзничь, а ещё и перевернулся через голову. Красиво получилось!…
Второй его друг тут же развернулся и быстро побежал. Шнур уже пришёл в себя и полулежал на асфальте, прислонившись затылком и плечом к чугунному ограждению. Тряся головой, он меланхолично сплёвывал себе на пальто кровь вперемешку с густой слюной. Жив гадёныш и ладно!
Надо было уходить, но я не удержался от маленькой мести. Подскочив к Кабану, который уже перевернулся на спину и полусидел, опираясь на локти, я потребовал:
— Слышь, ты, где мои сорок копеек? Ну!.. — я занёс кулак для удара.
Кабан вжал голову в плечи, сел прямо и сунул руку в правый карман. Я на всякий случай отодвинулся. Он правша, и нож у него должен лежать в правом кармане. Но Кабан не помышлял о мести. Когда он вытащил руку, на его ладони лежала целая гора мелочи, вперемешку с табачными крошками. Он протянул ладонь мне. Глаза у него были круглыми и испуганными. Левой рукой он держался за грудь.
Я выбрал две двадцатки и, улыбаясь, сказал ему напоследок:
— Слышь, ты, сучёнок! Увижу тебя или твоих дружков в наших дворах, вы уже так легко не отделаетесь. Кивни, если понял?
Сучёнок послушно кивнул, и я выпрямился. Вот теперь нужно было сматываться, потому что в улицу из-за угла завернула толстая тётка с двумя авоськами. Я подлетел к Кате, схватил её за руку и шепнул на ходу:
— Бежим!
И мы побежали! Если я сначала хотел пойти с ней в гастроном в том доме, где она жила, то теперь передумал. Сейчас эта тётка увидит разбитую рожу Шнура и поднимет вой. Ну это ладно, но она вполне может вызвать милицию. Если эти гады окажутся ещё и стукачами, меня найдут довольно быстро. Они могут вспомнить двор, в котором они меня в прошлом году видели. А могут и не вспомнить…
Но, даже если они ничего не расскажут, тётка могла запомнить Катю. Я-то успел натянуть на голову шапку и даже опустить козырёк, когда мы быстрым шагом проходили мимо неё и заворачивали за угол, но Катя очень приметная девочка.
Если поймают — прощай тренировки! Из секции меня выпрут на раз. А могут и на учёт в детской комнате милиции поставить! И тогда мать узнает! Вот это будет катастрофа… Короче, нужно отсидеться дома и понаблюдать из окна.
Всё это я объяснил Кате, когда мы уже оказались дома. А потом, широко ухмыльнувшись, продемонстрировал ей те самые сорок копеек. Сказал, что двадцать копеек верну Серёжке, когда он осенью вернётся домой, а оставшиеся двадцать — моя честно завоёванная в бою добыча, то есть трофей, который мы с ней смело можем прокутить!
На улице Катя держалась хорошо, а вот дома её начало трясти, и она расплакалась. На её всхлипывания вышла из спальни Марго, которая расположилась там за письменным столом со своими графиками и таблицами. Марго, натурально, всполошилась, спросила меня, чем я её обидел. Когда я ответил, что ничем, забрала её с собой в зал, там села на диван и усадила Катю к себе на коленки.
Я побежал за валерьянкой, а когда вернулся, встал на колени перед ними обеими и ложечку за ложечкой подносил к дрожащим губам Катюши. Марго я объяснил, что мне пришлось подраться, а Катя стала свидетелем этого и перепугалась. В детали я не вдавался.
После этих моих слов перепугалась Марго, и мне пришлось раздеваться до трусов и вертеться перед нею, чтобы она убедилась, что у меня на теле нет ни синяков, ни царапин. Глядя в перепуганные глаза обеих женщин, я проворчал:
— Что вы все такие нервные? Подумаешь, подрался… С кем не бывает?
Я чувствовал, что эти слёзы надолго, поэтому поднялся с дивана, где сидел рядом с Марго и гладил Катюшу по плечику, и пошёл на кухню ставить чайник.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Встреча в школьном дворе
6 июня 1967 года
Я чувствовал, что та история с Кабаном и двумя его трусливыми дружками ещё мне аукнется. Уж очень много ненависти пополам со страхом я увидел тогда в глазах Кабана. Так и вышло. Утром я оставил Катю дома, и вышел прогуляться в одиночку. На город снова лёг густой туман, из-за которого предметы отстоящие дальше десяти метров расплывались и приобретали незнакомые очертания.
Из-за тумана я и не заметил эту троицу вовремя. Шагал себе по заасфальтированному дворику позади школы — излюбленному месту выяснения отношений многих поколений школьников — и, насвистывая модный во Франции шансон, пинал подвернувшийся круглый камешек, когда услышал грубый окрик.
Подняв глаза, я похолодел. Кабан, я его сразу узнал, показывал на меня рукой высокому парню лет двадцати пяти — тридцати и что-то тихо ему втолковывал. На пару метров ближе ко мне стоял мужик лет тридцати со спившейся рожей, руки которого густо покрывали синие татуировки. Это он позвал меня.
— Слышь, ты, шкет! Ну-ка, подь сюда, поговорить надо!
"Ага…. поговорить!" — подумал я, оглянувшись назад и с грустью убедившись, что мы в этом дворике совершенно одни. "Надо драпать!" — было первой моей мыслью. Правда вторая мысль была не столь разумна: "Ну свалить-то от них я всегда успею!" Единственный, кто реально мог бы попытаться меня поймать, был тот парень рядом с Кабаном. Очень уж у него ноги длинные. Но и мне бежать не очень далеко. Назад и за угол, потом ещё пятьдесят метров — и я на оживлённой улице, где они не рискнут меня хватать!
Ещё размышляя об этом, я сделал пару шагов и остановился в двух метрах от невысокого. После этого демонстративно сплюнул себе под ноги и спросил как можно наглее:
— Чего надо?
Мужик этот двигался довольно быстро. Я едва успел увернуться, когда он внезапно кинулся на меня, вытянув растопыренную пятерню. Хотел за шиворот схватить. Ага, прям я его ждать буду!… Сделав обманное движение вправо, я отскочил влево. По инерции он пролетел мимо меня, и я от души врезал ему тупым носком своего тяжёлого ботинка по голени.
Удар получился вдвое сильнее от того, что нога его сама летела навстречу моему ботинку. Не ожидая результата, я отскочил на шаг влево и назад. Мужик взвыл от острой боли и согнулся, пытаясь рукой дотянуться до места удара. Напрасно он это сделал! С разворота я врезал ему каблуком правой прямо в висок и тут же отбежал метров на пять, приготовившись драпать.
Ногу я в последний момент придержал, потому что мой сенсей Славка Кузнецов говорил мне, что в этом месте кость тонкая и можно запросто проломить её. И тогда, говорил он, только одна дорога — под бой барабана и рёв геликона на Марчекан! (1)
От удара мужика развернуло винтом, и он упал лицом в асфальт. Высокий парень бросился вперёд, но не ко мне, а к своему павшему товарищу. Я решил погодить смываться. Парень этот опустился на корточки возле своего друга, перевернул его на спину и пощупал шею. Сидел он просто прекрасно, и я сделал пару осторожных шажков вперёд. А вдруг и здесь удастся? Но парень этот, видать, был тёртым. Моё движение он заметил и поднял на меня глаза.
— Э, стой, стой… Мы же просто поговорить хотели…
— Ага, поговорить! А чего тогда клешни протянул?
— Ты, пацан, чокнулся? Ты же его убить мог!
Я равнодушно пожал плечами и сплюнул. Теперь я рассмотрел и этого. Он не был похож на уголовника, как первый, но руки и у него были украшены синими татуировками. Он пошлёпал своего дружка по щекам и тот зашевелился. Жив значит. Теперь можно было и сваливать. Осталось только выдержать марку. Я обратился к Кабану, который уже стоял за спиной у высокого и через его голову тоже рассматривал лежащего на асфальте мужика.