Лиекуж, пошатываясь, направился к Алисиной кровати.
— Почему ты так испугалась? — спросил Ливию Дронис. Девчурка невольно схватила его за руку.
— Там Ильмар, — прошептала Ливия.
У Дронисов детей не было, и, когда Ливия приходила в «Апситес», к Парсле, хозяева беседовали с ней, угощали лакомствами, шутили. Однажды, когда Алиса рассказала о попреках Петериса из-за Ливии, госпожа Дронис загорелась желанием взять девочку себе. Если Женя согласится, они Ливию удочерят. Ливия нравилась не только Дронисам, Еще настойчивее просила отдать ей девочку Паулина. Так у Ливии, помимо домашних, были еще друзья и среди соседей, и девочка, после Алисы и Эрнестины, больше всего доверяла Дронису.
— Ильмар?
— Только никому не говори!
— Упаси бог!
И тогда Ливия заметила, что на нее в упор уставилась своими карими глазами тетя Эльвира. Девочка поняла, что не то наговорила, и закрыла рот ладошкой.
Лиекуж проспал мертвецким сном далеко за полдень, затем поднялся и, небрежно приняв от Алисы еще одну бутылку самогонки, уехал.
Когда позвали ужинать, Эльвира не пошла.
— Я сыта по горло уж тем, что тут произошло, и есть не надо.
Диана за столом сучила ногами и с Ливией не разговаривала. Молчали также Петерис и Алиса. Слышно было, как Эльвира у себя в комнате всхлипывает. Алиса не выдержала, пошла утешать золовку.
— Что теперь будет? Скажи, что теперь будет?
— Чего же будет? Ничего не будет! — отозвался Петерис, услышав, о чем говорят в комнате. Но особой уверенности в его словах не чувствовалось.
— Нас всех могут расстрелять!
— Неужто расстреляют?
— Кто он такой, что воевать не должен. Почему он вправе ставить под угрозу жизнь моего ребенка? Почему он вправе отсиживаться дома? Мой сложит голову на чужбине, а он будет в тепле полеживать да есть. И кто ты такая, что у тебя может быть сын, а у меня — нет?
Алиса вышла от Эльвиры совсем бледная. Позже Петерис в хлеву сказал Алисе:
— Все это потому, что хочешь каждому угодить! Чужого ребенка все эти годы даром одевали и кормили! И теперь собственный сын…
У Петериса сорвался голос.
— Для тебя ведь всегда другие были лучше своих.
— Петерис, как ты можешь так…
— Чего там! И так всю жизнь!
Петерис еще долго, подавленный, пробирал Алису и под конец велел ей пойти к Дронису и поговорить.
— Что я ему скажу?
— Теперь ты поумнела? А где ты раньше была? Чтоб не выболтал никому!
— Как я могу просить такое? Я в самом деле не знаю, что мне…
— Я подсказывать тебе не стану. Уж это твое дело, что говорить.
На другой день Алиса рано утром пошла к Дронису. Так как иначе начать разговор нельзя было, она призналась, что Ильмар уже больше недели дома, и просила никому об этом не говорить.
— За кого вы меня принимаете?
— Так ведь, может быть, думают, что мы ждем коммунистов и…
— Я тоже жду.
Алисе показалось, что Дронис смеется над ней.
— Серьезно. Мы слишком маленькие, чтобы выбирать. Потому должны ждать то, что приходит. А за своего сына не волнуйтесь. Будь у меня сын, я бы его тоже прятал.
Алиса успокоилась.
Но дома Петерис сказал:
— Чего там! Мошенник! Страх какой пройдоха.
Эльвира все еще не появлялась за столом, велела Диане носить ей пищу в комнату. Петерис рассердился.
— Чего дуришь! Как эта…
— Какая эта?
— Чего там!
Петерис махнул рукой.
Ильмар слышал почти все, что говорила Эльвира, а чего не расслышал, досказали ему Алиса и Эрнестина. Он уже больше не мог ни сидеть, ни лежать и, как зверь по клетке, весь день ходил туда и обратно, от стола до шкафа, пока вечером не сказал:
— Я уйду.
— Куда ты пойдешь?
— К партизанам.
И Ильмар рассказал, что уже все лето думал об этом, даже раньше, еще зимой некоторые одноклассники говорили, что в немецкую армию не пойдут, добудут оружие — и в лес. Один из его друзей, Вилнис, живет лишь в каких-нибудь пятнадцати километрах отсюда. У Вилниса дядя, брат матери, тоже прячется, и у него, видно, есть связи с партизанами.
— Так тебе сразу, еще весной, и надо было в партизаны эти податься, — деланно усмехнулся Петерис.
— Меня бы искали.
— А как же ты теперь прячешься?
— Теперь у немцев все прахом пошло, бумаги разбомблены, сгорели.
— Так какой же смысл? Твой друг, может быть, уже в Германии. Нынче ведь всех берут.
— Я в это не верю.
— Что ты про других знать можешь? То, что говорят мальчишки…
— Только тут я не останусь. Ни за что!
Заговорила Эрнестина:
— Не сердись, Ильмар, но, как послушаю, твои разговоры о партизанах мне кажутся ребячеством.
Ильмар покраснел.
Летом, когда он под Ригой копал траншеи, немцы по воскресеньям обычно работать не заставляли. Ильмар, как и остальные, один или за компанию с кем-нибудь ходил по крестьянским хуторам, порою забирались довольно далеко. Изголодавшихся мальчишек подкармливали, давали им с собой яблок и хлеба. Часто он с гостеприимными хозяевами вступал в разговоры. Ильмар высказывался, что лучше пуститься наутек и связаться с партизанами. В таких случаях обычно наступала неловкая тишина, но однажды какая-то языкастая тетенька сказала, что знает людей, которые могли бы в этом помочь, Ильмар пошел в указанный дом, к человеку средних лет, набрался смелости и прямо спросил, как попасть к партизанам. Тот сделал вид, что не расслышал, и так холодно, даже презрительно,