Паулина гонит. И Алиса недавно принесла от Паулины десяток бутылок этого ценного напитка.
— Такое ведь держать не дозволяется, — пытался возражать Петерис.
— Овечкой-то не прикидывайся!
Петерис взглянул на Дрониса. Своего зелья, сволочь, не дает, а к соседу посылает.
— Ты, Петерис, не обижайся, у меня дома как раз ни капельки нету. Выручи, если можешь!
Слова Дрониса и выражение его лица окончательно убедили Петериса, что тут нет никакого подвоха и что на самом деле нужна самогонка. Молодой Лиекуж и раньше был не дурак выпить, но в войну стал отпетым пьяницей. А у Петериса тут же вкрались другие опасения: свяжешься с этаким — и уже не избавишься от него, как Дронис. Велика радость отдавать такое добро без всякой пользы. Дни Лиекужа уже сочтены. Удивительно, как это он еще никуда не смотался.
— Ну что ж… Надо подождать хозяйку. Алиса, живей сюда! — крикнул Петерис, повернувшись к сараю.
Прибежала Алиса, готовая улыбнуться и услужить непрошеным гостям.
— Достань бутылку, ну…
Петерис не решился прямо сказать о самогоне. И тогда он снова подумал, что Лиекуж не вытерпит и тут же на дворе глотнет немного, а немцы, конечно, увидят это в окно. И тоже захотят, начнут искать в доме и…
— Чего же тут! Идемте в дом!
— Да, пожалуйста! Заходите! — пригласила Алиса.
Петерис тихо сказал, чтобы принесла с чердака две бутылки. А когда гости уселись за кухонный стол, Эрнестине без всяких слов стало ясно, что надо и мяса поджарить.
Петерис вытащил оструганную брюквину, которой, за неимением пробок, была закупорена бутылка, и крикнул Алисе:
— Стаканы неси!
— На что они! Из кружек лучше, — поморщился Лиекуж.
— Да, войдет еще кто-нибудь из немцев, тогда что…
Петерис, побагровев от волнения, внимательно разливал мутную жидкость по кружкам — чтоб не больше одной трети.
— Ну, так…
— Поехали!
Лиекуж осушил свою кружку залпом, Петерису пришлось перевести дух, а Дронис лишь пригубил.
Разговором завладел Дронис, рассказывал анекдоты, рассуждал о войне, о немцах и русских, но делал это так как умел только он, — много говорил и ничего непозволительного при этом не сказал и никого особо не задел. Петерис, все больше хмелея, смелел, а Лиекуж только пил, и казалось, что пустая болтовня собутыльников его ничуть не интересует.
— Кто это там подглядывает? — спросил он вдруг.
В щелке у приоткрытой двери Алисиной комнаты время от времени мелькал глаз или кончик носа. По тому, как низко был нацелен взгляд Лиекужа, Эрнестина сразу догадалась, кто виновница.
— Маленькая девчушка, господин Розенберг.
— Что за девчушка?
— Ливия, выйди на кухню! Чего прячешься там?
Ливия захлопнула дверь. Лиекуж хотел встать и пойти к двери, но Эрнестина опередила его и притащила Ливию на кухню.
— Иди, поздоровайся! Господина Дрониса ты ведь знаешь.
— Ливия, мы с тобой старые друзья.
— Это господин Розенберг, волостной старшина, он хочет посмотреть на тебя. Дай ручку!
Девочка все же не дала руку чужому человеку, она испугалась, насупилась, не помогли ни приветливая улыбка Дрониса, ни спокойный тон Эрнестины. Но Лиекуж не обиделся, было видно, что он любит детей.
— Чья это девчурка?
— Мы ее пока воспитываем.
— Я спрашиваю, чья она.
— У них когда-то жила такая Женя.
— Женя с молочного завода! Где эта баба? Пускай идет сюда!
— Она тут не живет. Три года не показывается.
— Где она, спрашиваю!
— Мы от нее последнее письмо получили из Лиепаи.
По лицам женщин волостной старшина понял, что Жени тут нет на самом деле.
— Сброд!
Петерис поспешил налить, но Лиекуж дернул кружку к себе и, прищурясь, впился холодным взглядом в Петериса:
— Жидов и коммунистов ждешь?
Петерис испугался:
— Чего мне ждать?
— Ждешь.
— Петерис не ждет русских, — вмешался Дронис, — ведь у него сын в легионе.
Лиекуж ослабил взгляд, пытаясь что-то вспомнить.
— В легионе ведь он еще не был. Да и кто знает, где он теперь. Как русские в августе дорогу на Ригу перерезали, так…
Растерянная улыбка Петериса не убедила Лиекужа.
— Где он? На сеновале? Может, пойти поискать?
То ли с перепугу, то ли от внезапно вспыхнувшей ярости, у Петериса запылало лицо, и он неожиданно резко бросил:
— Так идите! Ищите!
Атмосфера в кухне невыносимо сгустилась.
И тут раздался смех Дрониса, сочный, искренний:
— До чего только люди не договариваются! Кому-кому, а Петерису, право, ждать-то нечего. Теперь, когда у него своя земля.
Однако Лиекуж не унимался:
— Рая ждете! В Сибири — вот где ваш рай будет! Вшей кормить будете! Мох жевать! А пока что — всех бы вас к стенке!
Это были не пустые слова пьяницы: из-за Лиекужа не один человек уже попал в тюрьму и, надо думать, даже к стенке. О Симсоне по сей день никто ничего не знал.
— Давайте спокойно! Петерис, налей!
На этот раз Лиекуж кружку не отдернул, закурил, возникшие вдруг подозрения постепенно рассеялись, и с каждой новой кружкой взгляд его все тупел. И тогда произошло то, чего все подсознательно побаивались. Лиекуж вышел во двор, а вернувшись, внезапно ввалился в Алисину комнату.
Все замерли от крика Ливии:
— Нельзя! Туда нельзя!
Эрнестина кинулась за Лиекужем, Алиса осталась стоять с опущенными руками. Петерис вскочил на ноги. Лиекуж хватался за шкаф. Каждую минуту могла распахнуться только прикрытая, но не запертая дверь, за которой успел спрятаться Ильмар.
— Господин Розенберг! Вам плохо?