дикари, — говорит она, тяжело дыша.
Она так напугана, что даже шерстинки на её пальто встают дыбом.
— Я как-то проплывала мимо их острова. Я видела пляжи. Они настолько пропитаны кровью, что песок сделался розовым.
Это не имеет значения, но я начинаю задаваться вопросом: а что они собрались подать мне на ужин? Кружку крови?
Лоркан фыркает.
Я запускаю руку в медленно клубящиеся тени своей пары. Как бы мне хотелось, чтобы он был сейчас в человеческом обличье. Как бы мне хотелось, чтобы он стоял сейчас рядом со мной.
— Вы когда-нибудь были на Шаббе, Визош?
Владимир, кажется, удивлён, что я использовала глэйсинский термин.
— Нет. Я родился в тот год, когда был установлен магический барьер.
— А ваши родители?
— Да.
— И они разделяют убеждения вашей дочери?
— Они рассказывали, что раньше пляжи были белыми, — говорит Константин, глядя на горизонт. — И что заточение, длившееся в течение пяти веков, свело это матриархальное общество с ума.
— Их пляжи никогда не были белыми, — говорит мой отец сухо. — И они, мать его, не пьют кровь. Они используют её для того, чтобы колдовать.
Девушка таращится на моего отца так, словно он только что подтвердил то, что они действительно пьют кровь своих врагов.
— Вы боитесь меня? — спрашиваю я, когда сани, которые мы ожидаем, останавливаются в паре шагов от нас.
Она хмурится.
— С чего мне вас бояться? Из-за того, что вы дочь ворона?
— Из-за того, что я дочь шаббианки.
Она откидывает голову назад, и бриллианты сверкают в её прядях цвета льна.
— Это невозможно. Никто, в ком течёт шаббианская кровь, не может жить за пределами магического барьера.
Значит, Владимир и его сын знают, но не его дочери?
— Вообще-то, Ксения, — Владимир бросает взгляд на окровавленный кончик моей раковины, — Мириам и её потомки могут.
Ксения резко поворачивает голову в мою сторону.
— Но её глаза не розовые.
Я киваю на своего отца.
— Смешанное происхождение.
Пока Бронвен, Юстус и Киан вылезают из саней, принцесса Глэйса ещё раз пристально меня изучает.
— Ты, и правда, потомок Мириам.
— Правда.
— И ты не пьёшь кровь?
— Я даже не ем мясо и рыбу.
Её брови взлетают вверх, словно моё вегетарианство весьма её озадачило.
Её сестра-близнец, Изольда, протискивается между своим отцом и Ксенией.
— А ты можешь колдовать с помощью крови?
Владимир наклоняет голову.
— Нет, дочка. Её магия заблокирована.
— Именно поэтому она может находиться по другую сторону магического барьера.
Константин заводит длинную прядь белых волос за своё широкое ухо, украшенное нитью ограненных бриллиантов, прозрачных как лёд.
— Именно для этого ей нужен рунический камень. Как только Шаббе будет свободен, её магия тоже освободится. Я прав, леди Бэннок?
— Абсолютно.
Никогда бы не подумала, что буду рада услышать недостоверную информацию.
— Мой учитель говорил, что шаббианцы могут отрубить голову фейри, нарисовав кровью петлю на шее.
Комментарий Изольды заставляет лицо её сестры побелеть, а также засунуть руку в пальто и обхватить рукоять кинжала, на котором сверкает бриллиантовая снежинка.
У меня перехватывает дыхание. А сердце заходится.
Владимир неправильно истолковывает моё удивление.
— Ксения, вороны наши друзья. Верно?
Солдаты, окружившие короля, приходят в движение. Некоторые из них хватаются за оружие, а остальные поднимают руки, охваченные огнём их магии.
Тени Лора уплотняются вокруг моего тела, точно доспехи.
«Ответь ему немедленно. Скажи ему, что мы его друзья».
— Верно, — выдавливаю из себя я.
Несмотря на то, что мой ответ снимает напряжение вокруг меня, ему не удаётся снять напряжение, которое охватывает всё моё тело, потому что кинжал, за который схватилась Ксения, это кинжал из видения Бронвен.
Тот самый, что прервал жизнь Алёны из Глэйса.
Юстус неторопливо подходит к нам, его руки расслабленно болтаются вдоль тела.
— Я думал, что мы собирались на ужин.
Я рада, что он не закован в кандалы.
— Мы поужинаем, но сначала, — Владимир опускает подбородок, — пара Лора предложила пройтись по моему музею.
Если Юстуса и удивляет моя дерзость, то он этого не показывает. А только говорит:
— Отлично. Мне там очень понравилось в первый раз.
— Надеюсь, что в этот раз тебе понравится там ещё больше, Росси, — Владимир кладёт руку на голову дочери и гладит её по волосам. — Ведь тебе предстоит увидеть знаменитый рунический камень, на который ты так отчаянно хотел взглянуть.
Юстус никак не реагирует на его комментарий.
— Что я могу сказать? Он последний в своём роде. Не говоря уже о том, что он причина серьёзных разногласий.
Я так завидую его невозмутимости и могу только надеяться, что когда-нибудь я тоже смогу оставаться такой же спокойной и собранной, в то время как внутри меня всё сжимается.
Бронвен и Киан подходят к нам, держась за руки. Я пристально смотрю на свою тётю, но она не сводит белых глаз с безоблачного неба над нашими головами.
— Ну, а теперь, когда мы все собрались, пойдёмте, — Владимир машет рукой в сторону своего тайника.
Когда Изольда разворачивается и проходит вперёд, Ксения осматривает меня, а затем всю нашу делегацию. Её зрачки сужаются, и мне кажется, что она снова засунула руку в пальто, чтобы коснуться своего кинжала, но я оказываюсь не права.
— Где Алёна?
Моё сердце подступает к горлу, когда я разворачиваюсь и прищуриваюсь, так как яркие лучи солнца ослепляют меня.
— Она пошла в свою комнату за микстурой для живота.
Милана встаёт рядом с мужем, держа за руку их сына.
Высокие скулы Владимира заливает краска.
— Неужели наши лекари настолько некомпетентны? Почему её болезнь никак не проходит?
От меня не укрывается то, как Милана и Константин обмениваются быстрыми взглядами, но Владимир этого не замечает.
— Я пойду проведаю её.
Она похлопывает мужа по руке и уходит внутрь вместе с Ильей.
Владимир разворачивается, и его меховые сапоги скрипят по снегу.
— Идёмте. Камень ждёт.
— Нет, Визош, — глаза Бронвен сверкают, как земля, на которой мы стоим. — Камень не ждёт.
ГЛАВА 69
— Что значит, камень не ждёт? — Владимир смотрит на Бронвен, прищурившись, что заставляет Киана притянуть её поближе к себе.
— Это значит, что его больше нет в ящике.
Она переводит внимание на Владимира, словно знает, где тот стоит.
— Это значит, Визош, что его украли.
Константин делает резкий вдох и глухо произносит:
— Что?
У меня в ушах начинает так громко звенеть, что я едва могу расслышать что-либо помимо громкого биения своего пульса.
«Ах, focá. Ради всего святого…»
Лор расплетает свои тени, отпуская мой торс, и я решаю, что сейчас он даст знать о своём присутствии, что должно ещё больше разозлить глэйсинцев.
«Лор».