не могла стать причиной новых мучений.
Не сейчас.
Подойдя к его матрасу, я опустилась на колени и подползла к нему.
Ему не нужны были расспросы. Ему нужна была тишина.
Друг.
Семья.
Он напрягся, когда я легла рядом с ним. Его глаза так и не открылись, а лоб был насуплен и сурово нахмурен. Его рука исчезла под подушкой, сжимая что-то маленькое и пушистое.
Не говоря ни слова, я подтянула край подушки, чтобы посмотреть, что он держит.
Мое сердце стремительно обливалось кровью. Ни жгут, ни повязка не смогли бы остановить кровотечение.
Слезы хлынули из моих глаз, когда его лицо исказилось в муках, он сжимал в кулаке плюшевого совенка.
Сова.
Глупая детская игрушка.
Игрушка с лесными перьями и большими, проникновенными глазами.
Сова… для О.
— Гил…
Оторвав руку от подушки, я прижалась к его щеке. Он вздрогнул, когда я наклонилась, чтобы коснуться его носа своим, наши лица прижались к свежему хлопку, запах алкоголя был непрошеным.
— Что ты скрываешь? — Я застонала, целуя его губы с грустью. — Это убивает тебя, разве ты не видишь? Ты должен кому-то рассказать.
Его кожа стала пепельной, когда он отстранился от моего поцелуя, тряся головой, как будто не мог выдержать этой связи.
Гил лежал на спине с рукой, закинутой на глаза, отгородившись от внешнего мира.
Стирая меня.
Но я не позволила ему.
Склонившись над ним в постели, я обхватила его щеки. Обняла его, укрывая своим телом, и снова поцеловала его. Я целовала его неглубоко и сладко, в то время как слезы капали с моих щек на его, стекая по линии челюсти и вниз по горлу.
Гил дрожал все сильнее с каждым ударом сердца. Его кожа стала ледяной, а в груди снова раздался шум раненой добычи и разъяренного хищника. Он вздрагивал, чем дольше я его целовала, отстраняясь в те места, за которыми я не могла уследить.
Он не отталкивал меня, но секунда за секундой его непреклонное напряжение намекало, что то, что я сверху, не доставляет ему удовольствия. Я чувствовала его нежелание в поцелуях, на которые он отказывался отвечать. Чувствовала это в воздухе, который быстро охлаждал его кожу.
Его дрожь была похожа на дрожь человека, который готов встретиться лицом к лицу с чудовищем, но знает, что в этом случае его ждет смерть.
Оторвав свой рот от его, я села и скатилась с него, смахивая слезы и смятение.
— Прости меня. Я не хотела…
Его челюсть сжалась, и он резко покачал головой.
Гил молчал, как будто слова были слишком тяжелы для него.
— Боже, я… — Я фыркнула и потянулась к его одеялам. — Все, что я хочу сделать, это помочь. Хочу доказать, что ты можешь мне доверять. Хочу, чтобы ты знал, что, несмотря на твои секреты и мой страх перед тем, что ты скрываешь, я не уйду. Мне хочется помочь тебе, Гил, но все, что я делаю, кажется, только ухудшает ситуацию.
Его тело оставалось напряженным и неподвижным.
Я отодвинулась от него подальше, давая ему пространство.
Через несколько секунд после того, как я переместилась, он снова медленно ожил. Его рука соскользнула с глаз, и он моргнул, словно дезориентированный. Как будто не узнавал свою комнату, эту ночь… меня.
Его зеленый взор встретился с моим, и снова это душераздирающее подозрение в глазах ранило меня сильнее, чем любое проклятие или кулак.
Я никогда не видела, чтобы он проявлял свои эмоции в школе. Хотя видела его в крови и синяках, недосыпающим и голодным, но Гил ни разу не выглядел на грани срыва.
Не то что сейчас.
И это лишило меня глупой попытки быть его силой, потому что если Гилберт Кларк — мальчик, который взял на себя ответственность за весь мир, не скуля о несправедливости, — мог выглядеть таким совершенно уничтоженным, значит, что-то серьезно, серьезно не так.
— Это я, Гил. Только я.
Мне так и хотелось протянуть руку и коснуться его, но я сдержалась.
Вздох, который вырвался у него, был болезненным и исходил из его души. Он просвистел в его груди, вырвался из его губ и от облегчения оставил его тело без костей.
Я ждала, что он попросит меня уйти.
Чтобы я послушалась его предыдущих команд.
Вместо этого Гил схватил меня за запястье и потянул вниз рядом с собой. Дрожащими пальцами уложил меня так, чтобы мы лежали лицом друг к другу. Его глаза искали мои, быстро и испытующе. Пальцы ласкали волосы за моим ухом. Он придвинулся ближе и поцеловал меня в лоб с такой сердечной нежностью, что у меня защемило сердце.
Гил все еще молчал, но его прикосновения говорили о многом.
Останься.
Пожалуйста.
Ты нужна мне.
Я кивнула, положив руки на его обнаженную грудь. Трепет его сердца обжег кончики моих пальцев.
Его губы поджались. Его кожа не утратила прежней пепельной бледности. Он глубоко вдохнул и, очень медленно, наклонился, чтобы поцеловать меня.
Сначала наше дыхание соединилось, сплетаясь с нерешительностью и желанием. Затем наши губы встретились, изысканно мягкие и бархатные. Мы оставались в этом пузыре предвкушения целую вечность. Бабочки собирались, желание нарастало, ощущение такого разрывающего поцелуя так отличалось от агрессивного, взрывного возбуждения, которым мы делились раньше.
Это была тонкая и драгоценная бумага. Это были не два взрослых человека, опытных в любовных делах, а два подростка, которые любили друг друга так чертовски долго.
Его рот прошелся над моим, посылая ударные волны по моим губам. Гил не двигался, чтобы усилить давление, а я не хотела разрушать пьянящие чары, которые он на меня наложил.
Никогда еще поцелуй не был способен вызвать дрожь во всем теле.
Никогда еще прикосновения не баловали меня с такой настойчивостью, обещая бесценное вознаграждение, если мы не будем торопиться.
Гид поцеловал меня, и я поцеловала его в ответ. Никто из нас не настаивал на большем, довольствуясь той нежной свободой, которую мы создали. Наши губы оставались сухими и невинными, прижимаясь друг к другу, добавляя трение и тепло. Мои соски побаливали от желания прикоснуться к ним, его сердцебиение перешло от трепета к ровному стуку о ребра.
И все равно мы не нарушали границ целомудрия. Этот поцелуй был безопасным. Он дал Гилу именно то, чего я так хотела — место безусловного принятия и терпения.
Я вздохнула, растворяясь в его контроле.
В тот момент, когда я предоставила ему полную власть над собой, кончик его языка лизнул мою нижнюю губу. Едва заметно, как эротическая дразнилка.
Я застонала, дрожа. Мое тело расслабилось