Гилберта Кларка.
Но ничего не было.
Так же, как не было ничего от Гила, забаррикадировавшегося в запертой комнате.
Сползая на пол, я обхватила руками колени.
— Мне кажется, тебе больно, Гил. — Я говорила шепотом. Слишком тихо для его ушей, чтобы он услышал за дверью. И почти слишком низко для моих.
Вместо этого я обратилась к его квартире — к голой кухне и бесплодной гостиной. И попросила тени помочь мне понять.
— Я думаю, ты впутался в нечто гораздо большее, чем ты или я. Думаю, ты очень долго с этим разбирался. Думаю…
Я тяжело сглотнула, когда слезы заблестели и вырвались из-под ресниц, скатываясь по щекам. Ужасное осознание всплыло в сознании. Ужасная связь между прошлым и настоящим.
— Я думаю… ты исчез из школы из-за того, что причиняет тебе боль сейчас. Думаю, ты скрывал секрет все эти годы, и он грызет тебя заживо. Думаю, что ты совсем один и в ловушке. И если я права, то не знаю, как смогу простить тебя за то, что ты не обратился ко мне. За то, что не доверял, что я достаточно сильна, чтобы помочь тебе. Я любила тебя. Я бы пережила с тобой любую бурю.
Мои слезы остановились, и я тоскливо уставилась в потолок.
— Я была рядом с тобой тогда, а ты не хотел меня. Теперь я рядом, и на этот раз… у тебя нет выбора.
Повернувшись, чтобы прижаться горячей, влажной щекой к двери, я сказала достаточно громко, чтобы он услышал.
— Я никуда не уйду, Гил. Не в этот раз. Так что упейся своим страданием, прячься за этой дверью и возьми столько часов, сколько тебе нужно, потому что когда ты выйдешь, ты расскажешь мне. Все.
* * *
Я распахнула глаза, когда что-то тяжелое споткнулось об меня.
Полумрак гостиной давал достаточно света, чтобы увидеть, как Гил открывает запертую дверь, спотыкается, пьяный и с мутными глазами, а затем перепрыгивает через меня, пока я лежу на полу.
Гил выругался, извиваясь, чтобы смягчить падение, а затем захрипел, когда твердый пол встретил его жестоким толчком.
Я резко поднялась на ноги и потянулась к его распростертому телу.
— Прости! Я не хотела…
— Убить меня? — В его голосе снова звучали тяжесть алкоголя и расслабленность. Он не был невнятным, но определенно не был трезв.
— Я, наверное, заснула.
Я потерла слипающиеся от сна глаза и посмотрела на часы.
4:56 утра.
Гил был один и пил уже почти четыре часа.
Приподнявшись на коленях, я повернулась, чтобы заглянуть в комнату. Мне хотелось понять, что он прятал внутри, что скрывает, не осталось ли там явной подсказки к тому, что он держал в секрете. Но свет не проникал туда.
Все, что я смогла разглядеть, это еще один матрас с приставным столиком и серебристым абажуром. На кровати что-то громоздилось, словно под одеялами спала безмолвная фигура. Слабый аромат клубники вырвался наружу, обволакивая меня, как веревка.
Мой пульс резко участился, когда я поползла к порогу, полная решимости понять.
Однако Гил опередил меня.
Даже в состоянии алкогольного опьянения он поднялся на нетвердые ноги и захлопнул дверь. Запер ее прежде, чем я успела определить, лежит ли на кровати что-то безобидное или что-то более зловещее.
— Я же сказал тебе… уйти, Олин.
Гил громко фыркнул, его глаза покраснели и опухли. Земля припорошила его одежду, приправляя ее затхлым запахом подлеска и терпкой вечнозеленой травой.
Поднявшись на ноги, я потрогала грязь на его футболке.
— Ты был в лесу?
Он напрягся, затем отмахнулся от моей руки.
— Я был во многих местах.
Пройдя к своей спальне, он не подал виду и проскользнул внутрь.
Он не пригласил меня.
Дал понять, что мне не рады.
Но я все равно пошла за ним.
Ждала, пока он снимал ботинки и стягивал джинсы. Гил не смотрел, затронула ли меня его раздетость. Водочный туман ослепил его, заставив сосредоточиться на одном и только на одном.
Гил покачнулся, пытаясь стянуть джинсы с ног, затем с ворчанием стянул через голову футболку.
В отличие от одежды, его кожа была чистой от крови и грязи. Его мышцы выделялись, казались почти варварскими — как будто тот месяцами не ел нормально, и его тело изо всех сил боролось за сохранение созданной им силы. Бицепсы напряглись, он зарылся лицом в обе руки и застонал, словно пытаясь найти в себе силы продолжать и не позволить своим демонам победить.
Выбравшись из кучи одежды, он пересек маленькую комнату в одних трусах и рухнул лицом вперед на свою кровать на полу. Спина его бугрилась мускулами, когда тот обнимал подушку и поддавался вялости, вызванной алкоголем.
Гил не смотрел на меня.
Не сказал мне уйти или остаться, не показал, что ему не все равно.
Я не знала, что делать.
Потому что готовилась к новой битве. Засыпая, сочиняла сценарии, как дать отпор на неизбежный спор. Но как я могла спорить с человеком, который закрылся и отгородился от меня?
Я стояла как призрак на краю его кровати, изучая его, пока Гил медленно и глубоко дышал. Его руки пульсировали от напряжения, когда он обнимал подушку, словно душил ее, заставляя замолчать, делая все возможное, чтобы успокоить хаос внутри себя.
Внешне он мог казаться спокойным, но его мысли наполняли комнату шумом. Злобным, мстительным, загнанным в ловушку. Шумом, который царапал мою кожу и заставлял меня искать по углам злобного врага.
Все в Гиле говорило о человеке, у которого должно быть все — богатство, слава, талант. Но чего-то в нем не хватало. Чего-то фундаментального, словно у него вырвали душу и оставили лишь пустошь, наполненную тьмой.
Я обняла себя за плечи, когда по мне пробежали очередные мурашки.
Что, черт возьми, было в этой запертой комнате? Был ли там кто-то? С чем он столкнулся, чтобы стать таким несчастным?
Вопросы не давали покоя. Тревога жила в нервных ударах сердца. Я пыталась сформулировать вопрос, который рассказал бы мне все. Чтобы одним махом узнать, что с ним произошло, чтобы облегчить недуг, плотно обхвативший его сердце.
Но Гил справился с тем, что причинило ему боль, своим собственным методом. Пытался заглушить шум, заглушить боль, и на один-единственный вздох он выглядел так, словно выиграл с таким трудом заработанный момент покоя.
Как бы мне ни хотелось знать, я не могла отнять у него этот покой. Не могла просить его вернуться в бурю, которую он нес.
Неважно, что он сделал, от чего убежал или во что был вовлечен, я