«Вылезу я когда-нибудь из этой больницы или нет?», — раздражённо вполголоса проговорил он. — «Дел по горло…»
Вздохнул и заставил себя сидеть на месте, хотя так и порывался вскочить и начать мерять шагами длину больничного коридора реанимационного отделения. Надо бы побыстрее убраться отсюда, а то если Джеферсон ещё хоть раз столкнётся с ним, то у этого неплохого доктора точно случится инфаркт. Он и так был на гране истерики, когда Данте посетил его последний раз.
— Мистер… Нет! Мистер Коста, к нему нельзя! — заверещала секретарша и даже вскочила с намерением помешать ему пройти в кабинет самого главного человека в этой больнице.
— Сядь на место! — бесцеремонно одёрнул её он. — Сядь… — сказал уже спокойно. — Я на две минуты.
Как по приказу секретарша медленно опустилась в кресло, а дверь с еле слышным щелчком закрылась за наглым итальянцем.
Джеферсон чуть не застонал вслух, завидев своего визитёра, но сдержался.
— Мистер Конти де Лука Коста, — начал он как можно спокойнее и очень вежливо, выговорив его полную фамилию почти по слогам, что само по себе было просто удивительно, потому что мало кто делал это. Но он сделал, словно это могло вернуть ему былую невозмутимость, — я обещал, что Вы будете в курсе всего, что будет происходить с нашими больными. Имею ввиду только интересующие Вас персоны. Как только мистер Верди придёт в себя, я лично дам Вам знать. Пожалуйста, дайте мне спокойно работать, — он даже не злился, а говорил умоляющим голосом, устав от сегодняшних споров с неугомонным родственником одного из пациентов своей клиники.
— Мистер Джеферсон, — так же вежливо, в тон ему начал Данте и сел в кресло напротив, — я очень ценю Ваш профессионализм, а также Вашу заботу о близких мне людях. Я безумно за это благодарен, но у меня есть ещё одна просьба.
Доктор обречённо вздохнул, не выражая особой радости по этому поводу, но отложил ручку.
— Я Вас слушаю. И надеюсь, она последняя… Хотя бы на сегодня…
— Думаю, да, док, — пообещал Данте. — Я хочу, чтобы вы пропустили к Лисандро одного посетителя.
— Нет, — сразу категорично отказал Джеферсон.
— Точнее… посетительницу, — добавил Данте.
— Нет. Это исключено и я Вам об этом уже говорил, — никак не хотел отступать от правил доктор.
— Это его женщина, — снова вставил слово Данте, давя на него взглядом.
— Никаких посетителей, — так же твёрдо отказал Джеферсон.
— Точнее… его невеста, — он словно не слышал слова доктора, а вставлял свои реплики, словно это не было разорванным предложением, а целым высказыванием.
— Я же сказал нет, — последнее прозвучало не так уверенно. Данте постучал кончиками пальцев по столу, спокойно глядя в лицо Джеферсону. Доктор невольно сосредоточился на этом звуке, ставшим единственным в установившейся тишине кабинета. Он даже бросил взгляд на руку итальянца. Данте сразу перестал барабанить по столу и положил раскрытую ладонь на полированную поверхность. Помолчал ещё секунду, выдерживая паузу, а потом снова пошёл в наступление.
— Док… Я, конечно, всё понимаю. Только всё равно не уйду отсюда, пока не услышу «да».
— Мистер Конти де Лука Коста, Вы меня достали за сегодняшний день, — раздражённо отреагировал на его самонадеянные слова доктор. И это было чистой правдой, потому что в этот момент, даже всегда хладнокровный и бесстрастный Джеферсон, потерял всякое терпение.
— Согласен. Поэтому проще будет разрешить Селесте повидать жениха. Док, девочка в истерике. Ещё минут пятнадцать и она впадёт в кому, и тогда Вам точно придётся впустить её в палату к Лисандро. Только уже в качестве пациентки, потому что успокоительные средства уже не помогают. Неужели Вы бы стояли в стороне, случись, не дай Бог, подобное несчастье с кем-то из Ваших близких? Думаю, пять минут ей хватит. А может и три… Просто, чтобы удостовериться, что он живой.
* * *
Дверь тихонько закрылась. Но она так и стояла на пороге, не решаясь шагнуть дальше.
«О, Господи!», — выдохнула она и приложила дрожащие пальцы к губам. — «Господи…», — к горлу подкатил огромный ком боли и сожаления. Так самонадеянно она себя повела, настаивая на желании увидеть его, а сейчас не могла сделать и шагу.
Она с трудом сглотнула и подавила очередной слёзный приступ. Так ужасно и неестественно было видеть его здесь обездвиженного, с множеством трубочек и с капельницей. И этот пикающий звук неизвестных ей медицинских приборов раздражал…
Она несколько секунд слушала эти ужасные «пики», в страхе, что вот-вот они прекратятся, а вместе с этим…
Об этом она даже боялась думать…
Не хотела…
Попросту в это не верила…
Первый маленький шажочек дался с трудом. Она пошатнулась, словно была пьяна. Так почти и было: пьяна от собственного отчаяния и непреодолимого чувства безысходности, что давили камнем на сердце.
Ладони повлажнели, она распрямила их и вытерла о юбку. Раздался тихий звон, когда цепочка выпала из её слабых рук. Чертыхаясь, она подняла с пола золотой плетёный жгутик, аккуратно держа за застёжку. Под весом кулона цепочка распрямилась и свободно повисла в воздухе, поддерживаемая только тонкими пальчиками девушки. Она бросила сумку тут же у кровати, потянулась к нему и осторожно, боясь потревожить, надела ему на шею золотую цепочку. Долго возилась, застёгивая замочек неловкими непослушными пальцами.
Всё это время она прерывисто вздыхала, чтобы не дать волю слезам, до боли закусив губу. Потом подвинула стул и присела рядом. Взяла его за руку и уже не смогла сдержаться. Пыталась, но это было невозможно. Рука его была чуть тёплой, не такой горячей как раньше; губы почти бескровными и сухими; и сам весь какой-то безжизненный и серый, без былого рвения и темперамента, но со смертельным спокойствием.
Она разрыдалась в голос, потом затихла, задержав дыхание, опять — таки, чтобы не потревожить его.
Сколько ласковых прикосновений он ей подарил! Сколько нежных поцелуев она получила! А теперь он собирался оставить её!
— Только попробуй бросить меня… Слышишь? Только попробуй оставить меня! Ты мне столько всего обещал! А теперь собираешься бросить меня! — начала она свой монолог. Говорят, что находясь в коме, люди слышат, если с ними разговаривают. Вот и она собиралась просто поговорить с ним. Пришла сказать, как он важен для неё. Но как только увидела его в таком состоянии, просто начала голосить и плакать. Все заготовленные речи потеряли смысл, она плакала, приговаривая, пытаясь убедить его словами, что он просто обязан вернуться.