Салли вместе с остальными ждала в магазине напротив. Она завернулась в чей-то плащ и крепко держалась за руку Уэбстера. За все это время она не произнесла ни слова.
Они видели все, что делала пожарная бригада. Ранним утром начался дождь, и брандспойты были только благодарны. Огонь распространился так быстро и сожрал так много, что долго продержаться не мог; вскоре пожарные смогли войти в дымящиеся и залитые водой руины и приступить к поискам Фреда и Изабель.
Потом оттуда раздался крик. Кто-то оглянулся на магазин через дорогу, к нему тут же бросились остальные. Салли встала и расправила плащ.
– Ты уверена?.. – спросил Уэбстер.
– Да.
Она мягко высвободила руку, запахнулась поплотнее и вышла на улицу, в морось, холод и запах гари.
Они так осторожно несли его вниз, что она подумала, может, он еще жив… Но спешки в их движениях уже не было. Они положили его на носилки в мигающем свете фонаря и расступились, глядя на нее. Один даже снял каску.
Она опустилась на колени рядом с ним. Он как будто спал. Салли прислонилась щекой к его щеке и подумала, какая же она теплая… Положила руку на его грудь, где всего пару часов назад чувствовала биение сердца: как же там теперь тихо… Где он сейчас? Такой теплый… Как странно: она сейчас обратилась в холодный камень. И ей кажется, что она умерла. А он такой живой.
Она поцеловала его в губы и встала. Пожарный, который снял каску, наклонился и накрыл его лицо одеялом.
– Спасибо, – тихо сказала она и отвернулась.
Чья-то рука коснулась ее локтя. Она подняла глаза и увидела Уэбстера.
– Мне надо идти, – сказала она.
Он выглядел старше, чем когда-либо. Она бы охотно обняла его, но не могла остаться, никак не могла, иначе все вокруг рухнет. Нужно действовать. Она ласково отвела его руку, покачала головой и ушла.
Следующие сорок восемь часов Салли провела словно в тумане. Одна-единственная мысль владела ею, все остальное было неважно. Правда пару раз чувства все же прорвались и едва ее не утопили. Но дело оставалось делом, и сделать его было надо – ради Фреда. Вполне достаточная причина, чтобы ничего не чувствовать, – пока.
Она ничего не помнила о том, как отправилась на север, – но домой явно заходила, так как при ней был саквояж, и она успела сменить одежду. В Барроу она прибыла в воскресенье вечером и достаточно сознавала происходящее, чтобы отметить, как распорядитель в отеле вздернул бровь при виде молодой леди, путешествующей в одиночку; впрочем недостаточно, чтобы хоть на минуту задуматься об этом.
Оказавшись в комнате, она моментально легла спать. Ночь она, впрочем, провела плохо: часто просыпалась и всякий раз обнаруживала подушку мокрой, а себя – разбитой и растерянной, словно во сне ее обуревали эмоции, а теперь она никак не могла вспомнить, какие. Она позавтракала рано и расплатилась по счету. Когда солнце неуверенно выглянуло сквозь набрякшие от влаги облака и позолотило грязные улицы, она пустилась в дальнейший путь. Цель была близко. Дороги она не знала, так что ей пришлось остановиться и спросить – правда направление почему-то упорно не желало держаться в голове, и спрашивать пришлось еще не раз. Мало-помалу она выбралась на окраину городка, завернула за угол и встала, глядя на место, где родилась паровая пушка.
На империю Акселя Беллмана.
На «Полярную звезду» во плоти.
Это оказалась узкая долина, полная огня и стали. В крепнущих лучах солнца поблескивало полотно железной дороги. Над ним стелился пар; гулко били огромные молоты. Рельсы вбегали в долину с юга и выбегали дальше, на север. С дюжину отростков ответвлялись и скрывались между зданиями; маневровые локомотивы толкали вереницы вагонов, отгружая уголь или руду, перевозя с места на место какие-то механизмы. Сами здания по большей части были легкие и стеклянные, на железных конструкциях, очень элегантные и даже хрупкие. Несмотря на трубы и локомотивы, все здесь выглядело чистым, сверкающим, новым.
Словно огромная могучая машина – как будто бы даже с собственным разумом и волей. И люди, что виднелись отсюда, были не отдельные личности, а как бы винтики, шестеренки, соединительные штанги, а двигавший их разум располагался – она это сразу поняла – в трехэтажном кирпичном домике в самом сердце долины.
Домик представлял собой гибрид между комфортабельной современной виллой и частным железнодорожным вокзалом. Парадная дверь готическим крыльцом выходила прямо на платформу одной из рельсовых веток и словно взирала оттуда на центр долины. Вдоль платформы пестрели цветочные клумбы, сейчас голые, но тщательно прополотые и прочесанные граблями. С другой стороны дома подъездная дорожка, круглясь, подбегала к такой же, но меньшего размера двери и дальше, к конюшне, где сейчас мальчик ровнял гравий. Над крышей дома возвышался пустой флагшток.
Салли стояла, глядя на эту деловую, пышную, процветающую картину и чувствовала странное: словно волны чистого зла поднимались оттуда, и воздух плыл и мерцал, как от зноя. Где-то там рождалось оружие, более ужасное, чем видывал мир, и созидавшая его сила уже вторглась и в ее жизнь, вырвала из нее самое дорогое и швырнула мертвым к ее ногам – и все это лишь потому, что она дерзнула задаться вопросом, какого черта здесь происходит.
То, что сделало это, просто обязано быть злом, и мощь этого зла была почти зримой, читалась в блеске солнца на стеклянных панелях, на стальных лентах рельс, в клубах пара над трубами.
Мощь столь великая, что Салли на мгновение струсила. На самом деле ей было очень страшно – страшно как никогда раньше, и не только физически, ибо само здешнее зло было не только физическим. Но она пришла, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Она закрыла глаза, глубоко вдохнула, и страх отошел, рассеялся.
Рядом травянистый склон сбегал в долину. Она спустилась чуть-чуть, скрылась в тени древесной купы, села на поваленный ствол и принялась разглядывать картину более тщательно.
Утро шло своим чередом. Она подмечала все больше деталей и, наконец, начала видеть в работе оазиса некую общую схему. Ни один из локомотивов, ни одна из труб на зданиях не извергали никакого дыма. Возможно, все они жгли кокс – потому и в долине было так необычайно чисто. У трех кранов, поднимавших отрезы стальных труб или куски листового железа с платформ, моторы были другие: гидравлические или, возможно, даже электрические. То, что творилось в самом изолированном строении, точно управлялось электричеством: провода бежали к нему от маленького кирпичного домика неподалеку. Всякий раз, как маневровый локомотив подгонял к нему вереницу вагонов, они вставали не непосредственно рядом, как в других местах, а на боковой ветке, чуть поодаль. Там их забирало уже совсем