Доброй ночи. Доброй ночи.
Он вывел его через темный магазин, запер дверь и вернулся в кухню.
– Что думаешь? – спросил он у Салли.
– Ни единому слову не поверила, – отозвалась та.
– Вот и славно. Я тоже. Положительный ужас перед любым насилием, каково? Да он самый хладнокровный клиент из всех, каких я видел. Закажет убийство и глазом не моргнет – как рыбу в ресторане!
– Да, Фред. Я теперь вспоминаю: когда он мне угрожал, и Чака рыкнул – он и бровью не повел. Он лжет, наверняка лжет. Чего он добивается?
– Понятия не имею. Время тянет? Но тогда это само по себе свидетельствует, что мы на верном пути.
Он сел напротив и передвинул лампу так, чтобы видеть Салли. Взгляд ее темных глаз был серьезен.
– Да, – согласилась она. – Фред, когда он пришел…
– Я как раз собирался тебе кое-что сказать. Что бы я тогда ни говорил, в ту ночь, по поводу того, что ты мне не нравишься и пора положить конец всему, что мы вместе делаем… – так вот, что бы я тогда ни наговорил, это был сущий вздор. Я бы не смог бросить тебя, Салли. Мы принадлежим друг другу, и так будет, пока я живу, и ничего другого мне не надо.
Она улыбнулась ему – такой чистой, беспомощной, счастливой улыбкой, что у него чуть сердце из груди не выпрыгнуло.
– Салли… – начал было он, но она остановила его.
– Ни слова!
Она встала, сияя, наклонилась и задула лампу. Мгновение они стояли в смутных алых отсветах камина. Рука ее сама непроизвольно двинулась навстречу, и в следующее мгновение они уже тесно сплелись, неуклюже приникнув друг к другу лицом во тьме.
– Салли…
– Ш-ш-ш! – прошептала она. – Хочу, чтобы ты ничего не говорил. У меня есть на это причина.
Тогда вместо слов он ее поцеловал – глаза, щеки, шею, страстные губы, – и снова чуть было не заговорил, но она накрыла его губы ладонью.
– Молчи! – тепло дохнула ему в ухо она. – Если ты скажешь еще хоть слово, я… я не… ох, Фред! Фред!
Она потянула его за руку – повелительно, нервно, настойчиво, – открыла дверь, и уже через минуту они были у нее в спальне. Камин едва горел, но угли еще сонно мерцали, и в комнате было тепло. Он толкнул дверь, захлопнул и снова поцеловал Салли, а потом они, дрожа, повисли друг на друге, как дети, и губы их впились друг в друга, словно их мучила жажда.
– Ни слова больше, – прошептала она, – ни слова…
Ни на какую стоянку кэбов в конце улицы мистер Уиндлшем не пошел. За углом его ждал экипаж, но когда он в него сел, коляска не сразу тронулась с места. Кучер подождал, пока мистер Уиндлшем зажжет лампу и настрочит страницу-другую заметок в маленькой записной книжке. Но даже и после этого они никуда не поехали. Еще через минуту какой-то человек в рабочей одежде вынырнул из переулка за Бёртон-стрит и постучал к нему в окно. Лошадь, почуяв какой-то необычный запах от его одежды – краска? скипидар? – встряхнула головой и переступила в оглоблях.
Мистер Уиндлшем опустил стекло и выглянул.
– Все чисто, начальник, – тихо сказал человек.
Мистер Уиндлшем выудил из кармана соверен и передал ему.
– Хорошо, благодарю вас. Доброй ночи.
Человек почтительно тронул кепку и был таков. Кэбмен поднял тормоза, щелкнул кнутом, и коляска мерно покатила на запад.
Через некоторое время Фредерик посмотрел на Салли – сверху вниз. Глаза у нее закрывались, но при этом умудрялись сиять, а губы были чудесно мягки.
– Салли, – спросил он, – ты выйдешь за меня?
– Ну, конечно, – сказала она.
– «Ну, конечно»! Вы только ее послушайте! После всего, что между нами бы…
– Фред, я правда тебя люблю. Прости, что так долго пришлось… Я думала, что не смогу делать свое дело, если буду замужем. Или если хотя бы признаюсь, что люблю тебя. Я знаю, это глупо, но… С самой прошлой ночи… после смерти Чаки я вдруг поняла, что работа – это часть меня, а не я – часть работы. А еще поняла, как же ты мне нужен. И знаешь, где я это осознала? В Патентной библиотеке.
Он расхохотался. Она укусила его за нос.
– Прекрати ржать, это правда. В целом мире нет никого, такого как ты. Я теперь другая, Фред. Я не особо привыкла рассуждать о таких вещах и приводить их в порядок – пока нет. Но я хотя бы попытаюсь. И я этому как следует научусь, обещаю тебе.
Угли осели на решетке с тихим пепельным шелестом.
– Кстати, я уже говорил, что люблю тебя? – сказал он. – Я любил тебя с тех самых пор, как ты пришла по той жуткой дороге на кентском берегу, а за тобой гналась мисс Холланд. Помнишь палатку, в которой ты пряталась?
– Я помню все. Ох, Фред, как же давно это было!
Он снова поцеловал ее, на сей раз гораздо нежнее, и пальцами затушил свечу.
– Повезло нам, – произнес во тьме он.
– Мы это заслужили, – отозвалась она и прижалась к нему потеснее.
Экипаж мистера Уиндлшема подкатил к дому номер сорок семь по Гайд-парк-гейт, высадил пассажира и мирно уехал за дом, на конюшню.
Пассажир сдал пальто и шляпу лакею и через мгновение был препровожден в обширный кабинет.
– Итак? – осведомился из-за стола мистер Беллман.
– Он там. На кухонном столе валялись карты. Возможно, конечно, это хозяева сыграли партию вечером, но карты лежали так, словно с ними кто-то недавно показывал фокусы. Когда я вошел, она их убрала. А когда речь зашла о Шотландии, парень невольно глянул в сторону лестницы, ведущей наверх.
– Остальное все готово?
– Все готово, мистер Беллман.
Тяжелое лицо финансиста слегка изменилось – на нем появилось некое подобие улыбки.
– Очень хорошо, Уиндлшем. Выпьете со мной стаканчик бренди?
– Это очень любезно с вашей стороны, мистер Беллман.
Бренди налили и подали, и мистер Беллман уселся обратно, аккуратно расправив фалды фрака.
– Их обмануло ваше предложение? – спросил он.
– Нет, ни на мгновение. Но оно отвлекло их внимание на достаточное время, – он сделал глоточек. – Знаете, мистер Беллман, эти двое произвели на меня очень благоприятное впечатление. Ужасно жаль, что с ними невозможно договориться.
– Для этого уже слишком поздно, Уиндлшем, – ответил Беллман, улыбаясь. – Слишком, слишком поздно.
Глава двадцатая. Бессонная ночь
Джим никак не мог заснуть. Маккиннон тихонько храпел на койке у двери, и звук этот приводил Джима в бешенство: он охотно швырнул бы в гостя ботинком. Вот ведь какое самодовольство! Ладно, пусть он тоже внес свой вклад в сражение – но храпеть-то об этом зачем? В общем, Джим лежал без сна и ругался.
Частично, конечно, дело было в леди Мэри. Ох, этот поцелуй… И знание, что такое мгновение, странное, вневременное, больше никогда у него на пути не случится… Любовь терзала его. Как она только могла выйти за… О,