колготаны всех размеров и возрастов. Надеюсь, хотя бы что-то Сане подойдет.
Расплачиваюсь. Возвращаюсь на парковку.
— Ты на фига меня тут закрыл? — возмущается девчонка.
— Держи, — отдаю упаковки с капроном, сам иду к багажнику, чтобы взять аптечку.
— Зачем столько? — она машет колготками.
— Сама выбери, какие нужны. Тормози, сперва надо колено обработать, — открываю чемоданчик. Беру в руки перекись и вату. Присаживаюсь.
Прям дежавю…
— Я сама!
— Да погоди ты, — прихватываю за щиколотку.
Она вздрагивает.
— Я в состоянии сс… — морщится, когда на рану попадает перекись.
— Сдалось тебе это орущее чувырло? — задираю юбку повыше.
— Он застрял. К тому же… был рыжим, — поясняет причину своего поступка.
— Типа своих не бросаешь? — усмехаюсь.
— Да. Блин, так щиплет! Подожди! — пытается отодрать от себя мои руки.
— Подуть надо, Сань…
— Паровозов… — шелестит что-то протестующее, только я уже ни хрена не соображаю.
Обдаю потоком воздуха пострадавшую коленку. Наблюдаю за тем, как на гладкой коже проступают мурашки и торкает меня как сопляка…
Смотрю в ее глаза. Влажные, подернутые дымкой. Смотрю на горящие румянцем щеки и пересохшие губы.
Она в эту секунду замирает и, кажется, совсем перестает дышать. Тоже чувствует, как не по-детски между нами искрит. До сих пор. Спустя столько гребаных лет, проведенных порознь.
Уверенно веду ладонью вверх и блять дурею, ощущая дрожь желанного тела.
Скучал пиздец…
— Молодые люди! Не стыдно? Это, между прочим, территория учебного заведения! — раздается за моей спиной.
Оборачиваюсь. Замечание нам делает Божий Одуван, проходящий мимо. Какой-то старикан в нелепом блестящем костюме.
Сашка розовеет пуще прежнего, и, словно опомнившись, отодвигается от меня подальше, вынуждая таким образом убрать руку.
Контакт однозначно потерян.
Старый козел. На кой икс ты тут вообще нарисовался?
— Дай, пожалуйста, пластырь, — прочистив горло, просит она, глядя при этом куда угодно, но только не на меня.
Протягиваю пластырь.
— И мне надо переодеться.
Понятно. Типа свали.
Встаю. Закрываю двери и поднимаю с брелока тонированные окна, чтобы она спокойно могла сделать все, что ей надо.
Отхожу. Опираюсь задом о багажник. Достаю сигареты и зажигалку. Выкуриваю две подряд, но ни черта не отпускает. Распотрошило. Как тогда, у клуба.
Поворачиваю голову влево, когда девчонка показывается из машины.
— Нормально все?
— Да.
— Я подожду тебя.
— Не надо, — собирается уйти, однако я успеваю поймать ее за руку.
— Сань… — сжимаю тонкие пальцы. Тяну к себе.
— Илья… — наконец осмеливается поднять на меня взгляд, — прошу тебя, пусть все останется как есть.
Высвобождает свою ладонь из моей, и минута тишины затягивается.
— Иди, и не очкуй, они тебя возьмут, — убираю руки в карманы.
— С чего ты взял?
— Просто знаю, — пожимаю плечом.
Как можно ее не взять? Надо быть слепым и глухим одновременно.
— За колготки спасибо.
— Да брось…
— Все оставшиеся упаковки на заднем сиденье. Отдай своей Лене, пригодятся.
Выплеснув концентрированную порцию яда, удаляется.
А я еще долго смотрю ей вслед.
Отдай своей Лене.
Почему так сказала, становится ясно, когда сажусь за руль.
Загорается экран телефона, по привычке брошенного в подстаканник.
«Лена» — вибрируя, оповещает он.
Семь пропущенных.
— Сука, дебил…
Глава 54. Ветер перемен
Саша
В последнее время в мою жизнь приходит столько нового, что только и успеваю обалдевать от происходящего.
Сначала у дома Регины появляется Паровозов, который отвозит меня на вступительные в Гнесинку. Затем раздается звонок от Ставрицкого с просьбой подъехать в студию. Потом он же дает мне конверт с гонораром за украденную песню и, внимание, предлагает контракт. На весьма неплохих условиях.
С чего бы ему вдруг менять свое решение?
Короче все это было максимально странно, нелогично. И лично для меня индикатором того, что случайности не случайны, стало его пострадавшее лицо. Синяки, сломанный нос… В общем, свои выводы я сделала.
Доплетаю левую косичку-колосок. Фиксирую резинкой. Готово.
Бросаю придирчивый взгляд в зеркало. Расправляю рубашку и юбку, завязываю галстук. Оцениваю свое отражение, когда раздается звонок в дверь.
И кого там принесло так рано? Восьмой час.
Предположение только одно. И из-за этого я начинаю жутко волноваться. Прямо-таки трястись…
Ну что за нездоровая реакция? Расслабься!
Ругаю себя, настраиваю режим лицо-кирпич. Вздыхаю и иду открывать.
Главное, не нервничать. Спокойно.
Какой там! Сердце заходится как ненормальное. Его ритмичный барабанный стук у меня в ушах слышно.
Все сказала ведь уже. Чего хочет?
Зажимаю пальцы. Разжимаю. Смотрю в глазок и с неописуемым облегчением выдыхаю, физически ощущая, как разом отпускает напряжение.
Проворачиваю щеколду дважды.
— Мама?
— Привет, моя радость, — она делает шаг вперед и стискивает меня в крепких родительских объятиях.
— Ты чего здесь? — обнимаю в ответ.
Она скучала. Я тоже.
— Зашла узнать как ты и пожелать удачи.
— Не стой на пороге, — отхожу в сторонку и пропускаю ее.
— Привет, дочь.
— Красивые туфли, — наблюдаю за тем, как она разувается.
— Вчера купила. По-моему, с этим костюмом смотрятся отлично, да?
— Да, класс, — киваю, рассматривая ее модный прикид. — У тебя новая стрижка?
— Решила немного поэкспериментировать с длиной и челкой, — широко улыбается. — Понравилось, правда, не всем.
Кому «не всем» понятно. Главный критик преображения, похоже, не оценил.
— Идем, я как раз завтракать собиралась.
— Идем.
Проходим в небольшую по размерам кухню.
— Санечка, ты похудела… — с тревогой выдает она.
— Мой вес совершенно не изменился, — щелкаю кнопкой электрочайника и достаю с полки две кружки.
— Ого! Откуда у вас столько цветов? — спрашивает удивленно.
— Да так… поклонник у Регины новый… — лезу за пачкой коричневого сахара.
— Странно…
— Что именно?
— Она мне ничего не рассказывала, — в ее голосе с легкостью можно распознать обиду. Смешно, но мама стала ревновать свою подругу ко мне. — Такие шикарные букеты… — подмечает восхищенно. — Розы, альстромерии, калы, гортензии.
— Угу, — разливаю кипяток.
— И что? Поклонник этот… каждый день цветы ей дарит? Судя по количеству. Там в прихожей ведь тоже есть…
— Угу.
— Кто-то обеспеченный? Я его знаю? — наседает с вопросами.
— Без понятия, — ставлю перед ней чашку с зеленым чаем. — Извини, что нет кофе. Я знаю, ты любишь его больше.
— Неважно, — машет рукой и внимательно на меня смотрит.
Отмечаю про себя, что у нее глаза красные. Опять плакала, и это меня искренне ранит.
— Как дела дома? — присаживаюсь на свой любимый барный стул.
— Да как… Никак, — удрученно выдыхает. — Сашенька…
— Мам, только не начинай, — уже наперед знаю, о чем будет просить.
— Без тебя так пусто в нашей квартире, и папа сам не свой.
Молчу.
— Возвращайся, — берет меня за руку.
— Нет, мам. Все, хватит.
— Он сожалеет, Саш.
— Сожалею я. О том, что не ушла от вас раньше.
— Санечка…
— Мам, не надо, пожалуйста. Ту пощечину