заметно растерявшись, замолкает. Чем я незамедлительно пользуюсь.
— Лисицына! Дайте мне поговорить с ней, пожалуйста! Я никому не скажу! Собой клянусь!
Женщина, видимо, получив внучкино одобрение, передает мне трубку, и я, разнервничавшись, не сразу начинаю разговор с подругой, уехавшей из Москвы сразу после окончания школы.
— Аленка, привет, — говорю взволнованно.
— Здравствуй, Саш, — голос у Лисицыной такой же, как и прежде. Определенно, я узнала бы его из тысячи.
— Как ты? Все хорошо? — только и получается выдохнуть.
— Да.
Она тоже переживает. И, как мне кажется, тоже рада меня слышать.
— Боже… Я… Ален, если бы ты знала, как я соскучилась! — признаюсь честно, хоть и понимаю, что могла за эти годы потерять статус близкого ей человека.
— Взаимно, Сашка.
Улыбаюсь как полоумная. Сажусь на стул, поднимаю и скрещиваю ноги.
— А ты чего у бабушки? Что-то случилось? — спрашивает она обеспокоенно.
— Нет-нет. Я просто приехала в гости. Родители на хребет наступили, с парнем поссорилась… Короче, рванула сюда, — торопливо выдаю сплошным монологом. Иначе напридумывает чего лишнего.
— Узнаю Харитоновых, — хмыкает Аленка.
— Ага. Ничего не изменилось. Я все также хожу строго по линеечке. Точнее по плацу. Университет МВД. Погоны офицера и все такое…
— Я постоянно слушаю твои песни, — выдает она вдруг. — Писала тебе комментарии.
— Я догадывалась о том, что это ты! — визжу на весь дом. — По крайней мере, тешила себя надеждой.
Ну реально, только Лисицына могла строчить подобные хвалебные простыни. Насквозь пропитанные бесконечной любовью к моему творчеству.
— Саш, скажи, как там бабушка? Меня интересует ее здоровье. Мы… давно с ней виделись.
Когда именно — не уточняет.
— Все неплохо. Суставы крутит на погоду. Ноги после огорода болят.
— А таблетки от давления пьет?
— Пьет, — смотрю на бабу Машу, показывающую пальцем класс.
— А сердце как?
— Тьфу-тьфу, нормально вроде.
— Хорошо…
Обе затихаем, а потом я, не удержавшись, все же осмеливаюсь спросить:
— Ален… ты к нам вернешься?
Она ничего не отвечает.
— Вернешься ведь?
В ожидании ответа пожевываю нижнюю губу.
— Когда-нибудь да. Но не сейчас.
— Ну… Это не категоричное нет. Уже неплохо.
— Угу.
— Ульянка, наверное, так выросла!
— Да, она у нас та еще деловая штучка.
— Лисицына… — прорывает-таки на слезы.
— Не плачь, Саша.
Да как тут не плакать!
— Знаешь, как ему плохо было без тебя! Как он страдал! Ты не представляешь!
— Не надо, не говори мне ничего про Рому, — тут же как-то резко ощетинивается. Будто в ежика превращается. Выпускает иголки.
— Ладно, — послушно затыкаюсь.
— Не рассказывай никому о нашем разговоре.
— Не буду, — вытираю глаза.
— Спасибо.
— Запиши номер моего телефона.
— Саш…
— Запиши. Даже если никогда не позвонишь. Восемь, девятьсот шестьдесят два… — принимаюсь упорно диктовать цифры. И повторяю еще два раза. Чтоб наверняка.
— Люблю Тебя, Лиса.
— Люблю Тебя, Санечка.
На том мы и прощаемся.
Передаю трубку бабе Маше и ухожу в комнату, давая им возможность поболтать.
Черт возьми! Как же приятно было ее услышать!
*********
Пребывание в Бобрино дарит гармонию и не свойственное мне спокойствие.
Помогая бабе Маше по хозяйству, незаметно отвлекаюсь от тяжелых мыслей. Столько дел в огороде, что попросту некогда пилить себя и заниматься глубоким самоанализом.
Я вообще довольно быстро прониклась жизнью в тихой деревне. Такая тут благодать в плане единения с природой и самим собой.
Закачаешься, как выразилась бы Яська.
Общество Марии Семеновны — отдельная песня. Своим гостеприимством эта женщина покорила меня еще много лет назад, но насколько она душевный и потрясающий человечек я узнала только сейчас, когда мы с ней по-настоящему сблизились.
Теперь понимаю Аленку, искренне ею восхищавшуюся. Принять чужих детей, как своих, способен далеко не каждый взрослый. А заботиться о них, дарить им свое тепло могут и вовсе лишь единицы. Те, кто поцелованы Богом…
В конце недели мы с бабой Машей едем на кладбище. Приносим ребятам цветы, стоим у безмолвных памятников, и я который раз ужасаюсь тому, что вижу. Два ряда могил — сплошь фотографии молодых парней с одинаковой датой смерти.
Жутко становится.
— Таня, здравствуй, — здоровается Мария Семеновна с женщиной, вырывающей сорняки.
— Здоровее видали, — отзывается та нехотя.
— Как ты?
— Вашими молитвами. Идите вон куда шли.
Довольно грубо, как по мне, дает понять, что на разговор не настроена.
— Чего это она так? — спрашиваю, уже когда покидаем территорию кладбища.
— Ленкина мать, — машет старушка рукой.
— Подождите… Мать Свечкаревой? — догадываюсь почему-то сразу же.
— Ну да, — вздыхает баба Маша.
— А кто у нее здесь похоронен? — интересуюсь осторожно.
— Так родители, да сын…
— Ленкин младший брат? — во все глаза на нее смотрю.
— Да, Санечка, он.
Я в шоке.
— Так он же в Москве жил вроде. Что-то случилось? — мне плохо удается скрыть свое неуместное любопытство.
— Не задалось у него в столице. Возвратился к родичам несколько лет назад. Неблагополучный паренек-то был. Учиться, работать не сподобился. Легкой жизни хотелось. Спутался с иссоповскими… — рассказывает она, пока медленно бредем вдоль дороги.
Про то, что неблагополучным был, я в курсе. Ведь однажды именно он чуть не втянул Свечку в серьезные неприятности.
«Спутался с иссоповскими»
— Он что, погиб в той перестрелке? — осеняет меня вдруг.
— Погиб, Санечка.
— Ничего себе…
— С тех самых пор Татьяна люто ненавидит нашего Илью. Винит его в том, что Деньки не стало. Убийцей его нарекла.
— А Свечка… как же? — аж останавливаюсь.
Солнце, взобравшееся на небосклон, печет невыносимо, но сейчас меня это мало заботит.
— А Лена свой выбор сделала, Сашенька, — баба Маша достает платок из кармана, утирает пот со лба и идет дальше.
Лена свой выбор сделала.
Эта фраза — прямой укол мне в сердце.
— Я знаю, что они вместе, — шагаю следом.
— Да кто ж их разберет…
— Она сюда не приезжает? — аккуратно прощупываю почву.
— Кто ей рад буде? Предательница она для матери. Не восприме иначе.
— Вы близко знакомы с этой семьей?
— Можно сказать и так. Ленку-писюху иногда помогала нянчить. Муж-то у Татьяны пьющий. Хать и неплохой был раньше мужик. Транспорт наш, Санечка! Давай ускоряться!
На безлюдной остановке садимся в автобус. Фырчащий и старый. Давно я таких не видела…
— А про саму Лену что можете сказать? — все-таки спрашиваю, когда занимаем места у открытой форточки.
— Дурного ничего, — выуживает из авоськи кошелек.
— Я уже отдала водителю за проезд, уберите.
— Гля… когда успела! — восклицает возмущенно.
— Так что там про Лену?
— Как жарко-то сегодня, — обмахивается платком. — Про Лену, — возвращается к теме нашего разговора. — Непоседой росла Ленка. Вечно с мальчишками якшалась. Училась неплохо, вон даже на собачьего врача в Москву поступила. В училище. Потом, правда бес ее попутал. Бросила.
— А с Ильей она… дружила? — буквально