Немало незваных гостей побывало в тереме за Студень.
Лутобор обогнал бывшего десятника и замер между ним и князем, выставив вперед копье, чтобы Сбыгнев не приблизился на удар меча. На частоколе, прицелив в сторону незваного гостя стрелу, со вскинутым луком неподвижно замерла Чеслава.
— Скидывай это все, — велел гридень, обшаривая Сбыгнева внимательным взглядом.
Ярослав хранил молчание, скрестив на груди руки. Сбыгнев повиновался, не поведя и бровью: обмороженными, скрюченными пальцами принялся развязывать замерзшие, а оттого невероятно жесткие завязки плаща. Он возился с ними так долго, что недовольный Лутобор, не отведя от бывшего десятника взгляда, велел Горазду.
— Подсоби ему. Только смотри в оба.
В четыре руки Горазд с бывшим десятником управились быстрее: скинули на землю воинский плащ, расстегнули кожаный пояс с мечом и ножом, стащили теплую свиту и подбитые мехом штаны. Остался Сбыгнев стоять на морозе перед князем в одной лишь рубахе да портках. По рубахе от спины до груди тянулся окровавленный след.
— Где кольчугу позабыл? — спросил Ярослав с желчной усмешкой. — Раздеть бы тебя до чего мать родила, но коли уж сам притек… — мрачно заключил он и едва заметно мотнул головой в сторону терема.
А после резко развернулся и зашагал к крыльцу.
— Сапоги снимай, — велел Лутобор дернувшему следом за князем Сбыгневу.
Тот молча скинул обувь на снег. Из сапога не выпал спрятанный там нож, и потому старший гридень милостиво кивнул и несильно ткнул Сбыгнева наконечником копья в спину.
— Шагай.
Без меры жалостливый Горазд, подобрав валявшиеся на снегу вещи, бросился следом за ними. Пока возился он снаружи, в сенях Лутобор поспел раздеть Сбыгнева совсем уж до портков, заставив снять и нательную рубаху. Увидав у того на спине да плечах причудливый синий узор, кметь замер на месте как вкопанный.
Он помнил такие рисунки по берсеркам, что встретились им на пути на Ладогу из Степи. Вовек уж не позабудет!
Но Лутобор словно и не удивился ничему, взял не сопротивлявшегося Сбыгнева за плечо и повел прочь из сеней в ближайшую горницу, где обычно князь али княгиня говорили с людьми, пришедшими просить защиты и милости. Ярослав, сидевший на лавке подле стены, мазнул по вошедшим бесцветным взглядом и отвернулся. На Сбыгнева тот старался глядеть пореже.
Коли был бы Горазд зимами постарше да проживи он на Ладоге подольше, он бы ведал, что Сбыгнев против решения старого князя Мстислава передать свой престол старшему сыну, робичичу, сопротивлялся как никто. Сколько тумаков и затрещин от него получил маленький Ярослав — не счесть. Сколько раз Сбыгнев его робичичем называл, прилюдно али нет, — тоже.
А вот Лутобор все помнил, он-то с князем был одних зим. Потому и глядел на бывшего святополковского десятника с лютой злобой пса, к хозяину которого приблизился стародавний враг.
А сам князь молчал, борясь с желанием кинуть Сбыгнева в поруб без единого слова.
Так и прижимая к груди одежу десятника, ни о чем не знавший Горазд замер на пороге. Он переводил взгляд с одного мужчины на другого и не разумел, отчего в горнице повисла тяжелая, мрачная тишина.
— Ну, говори, что стоишь столбом, — буркнул Ярослав, все же совладав с собой.
Он сидел, широко расставив ноги и упираясь ладонями в бедра, и прожигал Сбыгнева недобрым взглядом.
При свете лучин в горнице Горазд рассмотрел у бывшего десятника на спине не токмо синие узоры, но и длинный, свежий след от удара кнутом — своим началом он уходил через плечо тому на грудь. Оттаявшие от снега, побитые сединой волосы спускались ему на лопатки двумя слипшимися, мокрыми прядями. По пояснице стекали капли талого снега.
По зимам он годился Горазду в отцы.
— Я повиниться перед тобой хочу, Мстиславич, — помедлив, все же заговорил Сбыгнев, и каждое слово давалось ему с трудом. — Брат твой…
— Истинный князь? По крови? — насмешливо подсказал Ярослав, прижавшись лопатками к теплому срубу. Глаза у него оставались холодными.
Горазд уразумел, что зарыто между князем и Сбыгневом куда больше, чем он ведал. В тишине ему почудилось, что в тереме позади него раздался какой-то шум. Он выглянул за дверь, но никого не углядел. Улучив момент, он сложил одежу десятника неопрятной кучей на лавку.
Сбыгнев же усмехнулся. И склонил голову. Словно стыдился чего-то.
— Твоя правда, Мстиславич. Я много всякого болтал, дурной язык и голова. Княжич… с хазарами спутался, — тяжело проронил Сбыгнев. — Коли б я раньше ведал! — он вскинул голову. — Те терем сожгли… князя и семью порубили.
В его голосе отчетливо слышались разочарование и ярость. И презрение, и злость — на себя ли, на Святополка?..
Горазд ушам своим не верил. Княжич Святополк спутался с хазарами? Через него убили Некраса Володимировича с семьей?.. Да как такое токмо быть может!
— Стало быть, с хазарским воеводой Багатур-тарханом сошелся мой брат? — а вот князь кивнул сам себе, словно давно уж об том ведал.
Горазд во все глаза уставился на Ярослава Мстиславича: неужто и правда — ведал? Удивленным тот не казался. Токмо бесконечно уставшим.
— Да, — тяжело обронил Сбыгнев. — Коли б я раньше проведал, что они замыслили... Разве ж поднял бы я на руку — на своих?
— На меня-то легко поднимал, — тихо, но веско сказал Ярослав. — Небось, когда Святополк посулил робичича с княжеского престола согнать, ты за ним первым пошел без сожалений. А ко мне притек, токмо когда братец мой с хазарами сошелся. Их шибче меня ненавидишь, стало быть?
Сбыгнев ничего не сказал. Но и опущенной головы не поднял. Ярослав устало вздохнул, как человек, на которого давила неподъемная ноша. Он встал и поглядел на Лутобора.
— Довольно. По утру поговорим. Запри его.
Князь вышел из горницы, не прибавив больше ни слова. Горазд посторонился, пропустив его, и когда открылась дверь, то увидал, что в глубине терема возле самого всхода, приложив к груди руки, неподвижно замерла княгиня. Токмо спросонья, она куталась в тяжелый плащ мужа, и тот складками спадал вокруг нее на пол. Волосы она убрала под простенький убрус.
Горазд опомнился, выругал себя и поспешно отвел в сторону взгляд.
Ярослав оторопел не хуже кметя.
— Ты пошто здесь? — он шагнул к жене, закрыв спиной от чужих глаз.
— … слышала, как со стены кричали… тебя нет… из горницы голоса…
Горазд услыхал ее сбивчивый шепот. Тут Лутобор вытолкнул из горницы Сбыгнева со связанными за спиной руками. Веревкой ему послужил воинский пояс десятника. Тот запнулся на пороге и повернулся в сторону княгини, когда Ярослав пророкотал.
— Пшел прочь!
Лутобор грубо толкнул того в спину, и оба вышли в сени.
— Не тревожься... ступай… я скоро… — Ярослав подвел перепугавшуюся княгиню ко всходу и, проводив ее долгим взглядом, повернулся к Горазду.
Тому тотчас захотелось оказаться в ином месте.
— Разыщи мне сотника Стемида. Он колядует где-то. Скажи, по утру жду его в тереме, едва солнце встанет. Припозднится — шкуру спущу. И воеводе Храбру Турворовичу это же передай.
— Да, князь, — уже ему в спину поклонился Горазд.
И подумал: вот и встретили Коляду.
***
К утру чуть потеплело, а после рассвете и вовсе показалось солнце. Горазд из последних сил старался не клевать носом, наблюдая со стены, как сотник Стемид с дюжиной кметей обтирается снегом снаружи княжьего подворья. Чеслава ушла вздремнуть незадолго до того, как начало светать: ей еще за княгиней день напролет приглядывать, и Горазд остался один.
Зевнув так, что едва не онемела челюсть, он потоптался на месте. Кмети весело бранились, осыпая друг друга снегом, и сотник Стемид пуще всех. Крепко он повеселился накануне ночью и нынче же пытался вытравить из себя хмель. Горазд потер покрасневшие, сухие от недосыпа глаза и приветливо махнул рукой кметю, который поднимался наверх, чтобы сменить его в дозоре.
Эх, сейчас бы к мамке в избу завалиться да на печи вздремнуть... Не о том думаешь, княжий кметь! Несмотря на ранее утро, да еще и после праздника, на подворье было многолюдно: князь поднял с лавок всех. Спустившись со стены, Горазд поглядел на черную сторону терема, где уже в двух клетях под запорами сидели воевода Брячислав да десятник Сбыгнев. Многого не разумел про своего князя Горазд, но вот одно накануне он понял крепко: немало всего поперек Ярославу Мстиславичу сотворил Сбыгнев.