— Они гнутся! — обернувшись, проорал своим Катон. — Гнутся! Ломим, бьем, чем ни попадя!
Он нагнулся, подобрал случайный камень и швырнул в сторону врага. Его примеру последовали некоторые из солдат, что уже без копий (уж какой от этого камнеметания был прок). Неистовая завеса из стрел, дротиков, а теперь еще и камней оказалась чересчур: парфяне, пометавшись еще немного, внезапно откатились вдоль всего заграждения и принялись в толчее разворачивать коней, чтобы куда-нибудь укрыться. В воздухе повисла густая пелена пыли от тысяч копыт; конная лавина парфян, сшибаясь, с ураганным, постепенно слабеющим гулом понеслась прочь.
Но в том-то и дело, что уйти им было некуда. Позади сплошной стеной стояли легионы Лонгина. А с тыла у них караулила кавалерия, выжидая момента, когда враг раздробится настолько, что можно будет по сигналу броситься его преследовать. Катон отбросил камень, который держал, и взмахнул рукой, привлекая к себе внимание солдат:
— Эй! Ишь, размахались! Всем строиться!
Пращники набросили ремни обратно себе на шеи и подняли щиты и копья. Вскоре люди уже опять стояли в строю, готовые отражать любую новую угрозу. Стук копыт сделался слабее, и теперь из постепенно рассеивающейся пылевой завесы стали слышны покрикивания и стоны раненых врагов. Катон вышел из строя и огляделся. На земле среди косо торчащих стеблей стрел лежало несколько римских солдат; еще несколько было ранено, и их сейчас отводили в тыл, на попечение санитаров.
Сквозь пыль теперь доносились иные звуки: грохотание тысяч мечей о щиты. Это значило, что римская армия двинулась на парфян. Затем грохот распался на общий шум сражения. Лязг клинков, боевые кличи, взлеты и падения рева целых подразделений, утробные звуки рогов и буцин, гулкий стук больших барабанов парфян — все это сливалось в ужасающую какофонию.
Справа до слуха донесся окрик Макрона:
— Поберегись! Пехота врага впереди!
Катон напряг зрение, но из-за пыли пока ничего толком не разбирал. Видимо, перед Макроном завесу приоткрыло удачное дуновение ветра.
— Вторая Иллирийская! Сомкнуть строй! Боевую линию равнять по мне!
Длина шеренги тотчас сократилась за счет уплотнения рядов. Центурии разобрались в колонну по четверо и, сомкнувшись, удвоились рядом с Катоном и сигнумом когорты. То же справа проделал со своими легионерами Макрон; между двумя подразделениями открылся зазор.
Когда обе когорты замерли, стало слышно глухое шуршание приближающейся людской массы — должно быть, Артакс со своими повстанцами ищет выхода из ловушки. Звук доносился откуда-то справа; судя по всему, вражеская колонна двигалась на легионеров Макрона. Вот они, вынырнули из пыли и сейчас пробираются по ковру из парфян, устилающему пустыню. Своих отборных воинов Артакс разместил впереди колонны; тускло поблескивали на затуманенном солнце их доспехи. Завидев пояс шипов с нагромождением тел, воинство тревожно остановилось, но по начальственному окрику кого-то из командиров впереди идущие взялись расчищать для прохода тропу. Через минуту-другую по нему уже сможет проследовать колонна, и тогда четыре сотни солдат Макрона будут вынуждены противостоять тысячам врагов.
Чутко вглядевшись перед собой в завесу пыли, Катон принял мгновенное решение.
— Парменион!
— Здесь!
— Передай двум вспомогательным когортам удерживать линию.
Центурион с ходу отрядил гонца, а Катон повернулся к ближайшему ряду ауксилиариев:
— Вы! Со мной!
Подбежав к заграждению, он начал подбирать и отбрасывать на сторону штыри.
— Делаем проход! Быстрее!
Солдаты тотчас взялись за дело; постепенно образовался коридор шириной в десяток шагов. Катон попутно подобрал парфянский колчан и стрелами из него выложил границу прохода.
— Вторая Иллирийская! В колонну и за мной!
Колонна спешно прошла коридором и дальше двинулась по телам на той стороне. Катон видел, как в сотне шагов впереди враг прет через проделанный проход. Вот уже со стуком щитов и скрипучим лязгом клинка о клинок две силы сошлись, давя одна на другую. Катон, отсчитывая шаги, пробежал вдоль прохода и занял место во главе своей колонны. Земля вокруг была усеяна телами, из которых многие все еще шевелились; раненые враги боязливо провожали глазами продвижение римлян. Лошадей тоже было немало — слоняясь без всадников, они бесцельно копытили землю. Выверив для когорты безопасные границы прохода, Катон взмахом ее остановил.
— Напра-во!
Он подозвал ближнего оптиона:
— Доведи до всех: по моему приказу к броску мне нужен самый громкий боевой клич из всех, какие я когда-либо слышал. Самый громкий, понял? Давай-ка дадим этим ублюдкам, а заодно и Макроновым драгоценным легионерам урок, который они вовек не забудут!
Пока его послание шло по рядам, он вместе с сигнифером занял место в главе третьей центурии, по центру построения, дожидаясь, когда приказ дойдет до всех. Справа впереди слышен был отчаянный шум: там люди Макрона не на равных бились с повстанцами. Катон вынул меч и, набрав в грудь воздуха, воззвал:
— Вторая Иллирийская — вперед!
Построение двинулось вперед не вполне ровно, так как приходилось ступать по убитым и раненым парфянам. Однако подойти к месту боя надо было сплошным, а не разорванным строем, и потому Катон крикнул офицерам, чтобы они при движении ровняли ряды. Вот сквозь пыль проступили силуэты, и через несколько шагов стал виден фланг повстанческой колонны. Регулярное воинство Артакса находилось спереди, остальное же составляли ополченцы — вооруженный сброд, при виде вынырнувших из завесы римлян в ужасе выпучивший глаза. На парадные церемонии времени не было, и Катон коротко скомандовал:
— В бой!
Голос его потонул в громовом реве ауксилиариев, бросившихся на разномастный фланг повстанцев. К этому внезапному броску они просто не были готовы. Кто-то скачком повернулся к новой угрозе — ноги напряжены, щиты выставлены, клинки вскинуты. Другие пустились наутек, бросая по дороге оружие. Большинство просто застыло, словно впав при виде орущей когорты в транс. Спустя мгновение Вторая Иллирийская врезалась в повстанческий фланг. Дикий бездумный рев Катона оборвался, едва он поднял щит и вломился в упругую массу вражьих тел.
Удар всем весом вышиб дух из крайнего повстанца — тот лишь громко пукнул. Лишь на миг для равновесия приостановившись, Катон с первым же своим шагом всадил меч в бок повстанцу, который справа как раз замахивался фалькатой на кого-то из ауксилиариев — вместо замаха мятежник упал, а клинок выпал у него из рук. Выдернув меч, Катон веерным махом саданул по пердуну, которого сейчас двинул щитом. Лезвие отскочило от поднятого щита-тарелки и шарахнуло по голове в кожаном шлемнике. Повстанец пьяно покачнулся и, прежде чем свалиться, облевал себе рваную хламиду.