Калеб неожиданно удивленно отстранился.
— Рейн не твое настоящее имя? — почти обижено сказал он.
— Рейн меня назвали Самюель и Терцо. Для них это было важно — изменить мое имя, так же как и изменили мою жизнь, — отозвалась я, открывая глаза. И тут же смолкла, почувствовав его руку на моей шее. Калеб обходил вокруг меня, и его рука следовала за его ходом. Он обнял меня, бережно обхватывая живот и уткнувшись в ложбинку между шеей и плечом, нежно дотронулся губами. Его дыхание было свежим и легким, но мне не было холодно, хотя меня начинала бить мелкая дрожь от его прикосновений. Мне не верилось, что все это сейчас происходит по-настоящему. Он и я — вместе.
— Какое твое первое имя? — тихо прошептал он мне на ухо, и я содрогнулась от волны тепла, что разлилось во всем теле. Он делал меня податливой, как пластилин, просто одним прикосновением своих волшебных губ. Так же как и его руки, становящиеся все теплее от моей близости — все вместе это сводило меня с ума.
— Ты будешь смеяться, — я обернулась и преданно прижалась к нему.
— Неужели все так ужасно, — с сомнением протянул он, смотря сверху вниз.
— Марли, — раздраженно выдавила из себя я.
Калеб несколько раз непонимающе моргнул.
— Марли, как Боб Марли?
— Да, Фиона, если верить ее дневникам, в то время встречалась с каким-то любителем регги, по крайней мере, не с металлистом, а то я могла бы называться Дес (Death). Ее родители называли меня Марлен, так оно и было в документах, — я осторожно посмотрела на него, ожидая взрыва смеха, но Калеб смотрел серьезно, ну может совсем чуть-чуть иронично. Казалось, он не мог стать мне ближе, чем был, но на миг, мне показалось, что я смотрю на себя его глазами, и в этом было столько любви. Но это чувство длилось только мгновение.
— Марлен красивое имя, но оно тебе не идет, — спустя некоторое время изрек он. — Рейн подходит тебе намного больше.
— Но родители оставили имя Марлен, как мое второе, — вздохнула я, испытывая все большее желание поцеловать его. И все искала в себе силы сделать это. Мне еще тяжело было так в открытую демонстрировать ему свои чувства.
Наши глаза встретились, и по тем огонькам в его глазах, что часто вспыхивали, когда он сердился или радовался, я поняла, что и он думает о том же.
— Так не должно быть, — тяжело покачал он головой, словно укоряя себя. — Ты заставляешь чувствовать меня такую страсть, которую я не могу вылить на тебя. Знала бы ты, как я боюсь обнимать тебя, и все же не могу отказаться от этого. Я думал, что утро никогда не настанет и ночь не закончится, и я больше не увижу тебя. А только рассвело, я приехал к тебе домой, и мучился думая, когда же ты проснешься.
— Предупредил бы вчера, я поставила бы будильник, — лукаво улыбнулась я, — к тому же страсть мучит не только тебя.
Говоря это, я медленно притягивала его к себе, и видела, как он сопротивляется сам себе. Он секунду колебался, но сдался, видя мои беспомощные потуги. Наш поцелуй был каким-то безнадежным, будто мы боялись больше не увидеть друг друга.
Я чуть не болтнула, как сильно его люблю, когда он бережно прошелся губами по моему подбородку, а потом взял лицо в свои руки.
— Не могу представить, что когда-то тебя целовал кто-то кроме меня. Для меня каждый твой поцелуй подаренный другим, как потеря чего-то дорогого.
— Их было не так уж и много, этих других, — проворчала я, думая о том, как же это тяжело когда ты любишь кого-то так отчаянно и до боли. И для меня тоже было болезненно осознавать, что раньше Калеб любил кого-то до меня. — Трое официальных, и несколько потенциальных.
Он поморщился, вычисляя, со сколькими я должна была встречаться до него. Мне показалось, что ему стало от этого неприятно. Словно я ему изменяла. Эта мысль заставила меня улыбнуться.
— Теперь это не важно, — тихо сказала я и постаралась разгладить пальцем морщинку между его бровей. — Я твоя навсегда и не важно, будешь ли ты этого хотеть через год, или через двадцать лет, я и тогда буду твоей.
— Ты всегда была моей и будешь, — он улыбнулся мне в ответ, так легко и просто сказав такие важные слова.
Мне казалось, что мое сердце не может выдержать такого наплыва чувств, но к тому времени пустой желудок напомнил о себе. Я сначала смутилась, но Калеб не обратил на это такого внимания, как другие парни.
— Ты сегодня не завтракала и они тоже, — Калеб любовно провел по моему животу, и мне понравилось его движение и прикосновение. Малыши затрепетали под его теплыми ладонями. Глаза Калеба удивленно распахнулись.
Я рассмеялась.
— Они тебя так приветствуют.
Он был очень удивлен, но я видела, что и рад этому явлению.
— Какое забытое чувство, — выдохнул он, а я спросила:
— На каком она была месяце?
— Почти срок рожать, — слишком равнодушно отозвался Калеб, хотя я боялась, что этот вопрос может разозлить его, но Калеб был спокоен, словно рассказывал о ком-то другом, а не о себе. — Я уже и забыл, о чем мечтал тогда, — он замолк, затих вовсе, не двигаясь и не дыша. — Знаю точно, что мы ждали этого ребенка, хотели, чтобы он связал нас теснее с Лисой. Но иногда мысли о том, что меня убьют на войне, а они останутся одни, подтачивали всю радость.
Я болезненно восприняла эти слова. Ведь если бы тогда ничего не случилось, мы бы никогда не встретились. Не знаю, как бы он воспринял эти мои мысли, узнав о них.
Калеб осторожно взял меня на руки и спустя некоторое время мы уже стояли на кухне в моем доме. Завтрак ждал меня на столе, по всей видимости, родители уехали не так давно, и Калеб слышал когда, но ничего не сказал. Наверное, не хотел прерывать мой рассказ, догадалась я.
Я, не спеша, накрыла для себя на стол. И пока я ела, Калеб, как и мои родители с интересом наблюдал за мной. Я немного смутилась под этим его взглядом. Жевать становилось все труднее.
— Я бы хотел тебя о чем-то попросить, — серьезно сказал мне он, когда я складывала грязную посуду в посудомоечную машину.
— Хорошо, — согласилась сразу же я, потому как тоже хотела его о чем-то попросить. — Я тебя тоже.
— Я согласен, — он улыбнулся мне, и я была согласна в этот миг на все. Ну, почти.
— Мы не говорили с тобой о твоих планах на будущее, и я бы хотел, чтобы прошло три месяца, прежде чем мы поговорим о них.
Я удивленно застыла. Его слова стали для меня полной неожиданностью.
— Почему?
— Для меня время, уже давно потеряло свою суть. Мое одиночество длится слишком долго, и только встреча с тобой кажется, замедлила его бег. Но ты другое дело, ты — человек. Время и чувства для вас изменяются пропорционально, и исчезают в никуда. И я хочу, чтобы после рождения детей, и всего что будет связано со временем после него, ты была уверена в себе…во мне… в нас. А уже потом в связи с этим изменяла свою жизнь.