Калеб мрачновато рассмеялся.
— Как раз пройдет три месяца, — хрипло отозвался он, — Я согласен. Если что-то измениться, тебя не будут мучить глупыми вопросами.
Такая формулировка мне не понравилась, но продолжать дальше этот бессмысленный спор я не хотела. Он был согласен и этого достаточно.
— Я затягиваю тебя в темноту своего существования, — качая головой, прошептал он, словно и сам не верил тому, что между нами происходит. Он страстно впился в мои губы, и я упивалась этим, и не хотела задумываться над его словами. Он мучил нас обоих такими рассуждениями, а мне хотелось принести ему облегчение, показать, как счастливы мы будем вместе.
Его руки гладили мою спину, а я потянулась к пуговицам на горловине его футболки, наше дыхание становилось все более тяжелым. Калеб вовремя остановил мои руки, когда я, незаметно даже для себя, принялась стаскивать с него футболку.
— Прошу, нет, — слова давались ему с трудом, — я ведь не железный. Твое мягкое прикосновение, теплота и запах…
— На ощупь ты скорее оловянный, и не мягкий и не твердый, — неудачно пошутила я, пытаясь тоже преодолеть дрожь во всем теле и собраться с мыслями.
— Ты еще можешь шутить, — покачал он головой, — о чем ты вообще думаешь? По закону меня за такое могут посадить.
Я рассмеялась. Калеб отвернулся, поправляя футболку и застегивая пуговки. Мне было не очень приятно видеть, что он отворачивается, но я понимала, ему нужно время, чтобы успокоиться. Но я эгоистично хотела продолжения того, что только что произошло, и удивлялась сама себе. Действительно о чем я только думаю? Да разве около него, возможно, думать рационально?
Через минуту он был снова внешне спокоен, и как всегда отчужденно красив, словно только что между нами ничего не произошло. Мои же мысли все еще удерживал вид его губ.
— Чем хочешь заняться сегодня? — будничным тоном спросил он, отходя подальше от меня.
Я задумалась, стараясь игнорировать чувство потери, возникшее, когда он отдалился. Вчера я почти не видела его дома. Мне хотелось знать, как он живет. Но больше всего мне кончено же, хотелось просто снова оказаться рядом с ним, и почувствовать поцелуй, такой же горячий как ранее.
— Мне интересно посмотреть твой дом, — я выбрала то, на что он сейчас согласиться охотнее.
Глава 16. Разведка
Тебе…
…Лёгкий ток пробегает по телу.
Я с волненьем к тебе прикасаюсь.
Пусть движенья робки, неумелы.
Я продолжу…А после — покаюсь.
Стук сердец. Остановка дыханья.
Твои губы. Глаза с поволокой.
Что ж ты медлишь? Томит ожиданье.
Сколько лет ты была одинокой.
…Светом солнца залита поляна.
Ты смущённо молчишь. Часто дышишь.
Твои волосы пахнут так пьянно.
Я люблю тебя, слышишь. Ты слышишь?
(Геннадий Бордуков)
Калеб был серьезен и сосредоточен всю дорогу к его дому. Он молчал, и я начинала чувствовать себя виноватой, только в чем — не понимала. Я знала, что люблю его, но еще неизвестно, сколько места для меня было в нем. Мне хотелось думать, что знаю его хорошо, но нет, не так хорошо. Хватит ли мне смелости и сил, разгадать его холодность, так быстро сменяющуюся страстью?
— Не закрывайся от меня, — попросила я, и его рука тут же нашла мою ладонь.
— Не будь ко мне сурова. Я пятьдесят лет, не был с кем-то столь близок, ты единственный человек в мире, кому я настолько открылся, — извиняющимся тоном промолвил он, невнимательно следя за дорогой. — Я многим хочу поделиться с тобой, но еще не могу — тяжело рассказывать о том, чем не гордишься. Когда-то я не был столь скрытен, и думаю смогу вновь стать таким же.
Калеб улыбнулся, будто что-то вспомнив, и передо мной предстала та его девятнадцатилетняя часть, которую я любила больше всего. Именно она делала его самым желанным. Другая часть, восьмидесятитрехлетняя, заставляла его самого вспоминать о боли, ошибках, гневе и о том, о чем нужно жалеть. Но вместе они составляли того Калеба, без которого я не могла жить. Могла, поправила себя я, — но не хотела.
Когда мы въехали во двор, я с удивлением обнаружила, что его дом очень красив. Вчера мне было совершенно не до того, чтобы оценить викторианский стиль и огромные окна. Я с чувством вины посмотрела на сломанное ограждение, по которому вилось какое-то осеннее растение.
— Надеюсь, Грем не будет очень зол? — обеспокоено обратилась я к Калебу, только мы выбрались из моей машины.
— Сомневаюсь. Пока он вернется, я все починю! — улыбнулся Калеб, видимо считая мои переживания такими детскими. Я ему поверила и перестала волноваться.
Когда он улыбался вот так, я во многое могла поверить.
Сам дом красовался бледно шоколадным цветом, местами по стене вился плющ, а старая черепица, ухоженная и залатанная, сохранила свой естественный цвет, видимо кто-то старался ее постоянно чистить. На крыльце светлели кресла. Дом был настолько уютным, что тяжело было поверить, что тут живет не большая счастливая семья, а парочка вампиров. Хотя Грем и Калеб и так были довольно дружны. Они больше походили на двух братьев, но я часто замечала, что Грем волнуется за сына, уезжая. А как интересно он воспримет нашу с Калебом дружбу? Раньше я не задумывалась о таком, но не стоило переживать, Грем относился ко мне очень хорошо. Немного как к ребенку, что меня раздражало и все же хорошо.
— Кто здесь жил раньше? — восхищенно выдохнула я, оглядываясь на Калеба. Он оперся на машину и сложил руки на груди. Теперь мое восхищение обратилось к Калебу.
В нем было не меньше ста девяноста сантиметров роста, худощав, но с широкими плечами, свойственными пловцам, волнующими меня не меньше чем его глаза и губы. Смотря на него теперь, не возможно было поверить, что ему не девятнадцать. Слишком красив, чтобы казаться реальным, чтобы быть моим.
— По-моему, здесь жил священник, так как мы много вещей и книг отдали в приход, все на религиозную тематику, — пожал плечами Калеб.
Я рассматривала его с трепетом в душе. Мне еще не верилось, что все происходит по-настоящему. Совсем недавно мы почти враждовали, а сегодня, я стою у его дома, не просто как гость, а как его девушка, с желанием познать его больше.
— Почему ты говорил, что одинок? У тебя же есть Грем, друзья — спросила я, возвращаясь к нему. Он протянул руку и я, подав ему свою, мгновенно и слишком быстро оказалась в приятном кольце его рук.
— Грем, еще до недавнего времени почти все время отсутствовал. Друзья — с ними я не могу быть самим собой. Так что оставались только ночи. Ночь мой спутник все эти годы. Она одна знает все тайны, мои тревоги и переживания, наслаждается той же музыкой, что и я, — его голос успокаивающе заструился возле моего уха, за ним последовало легкое прикосновение губ, которое спустилось ниже по шее, и вот он зарылся в мой шарф. Ноги мои подкосились, не знаю, как только я смогла найти в себе силы, чтобы отстраниться и спросить.