— Что с тобой? Это просто кровь.
— Кто его заколол? — прошептала я.
— Мы. — Он указал на товарища с темными волосами. — Надеюсь, нас хорошо вознаградят.
У меня что-то заболело в животе. Внезапно мир вокруг снова утратил всякое значение. Вернувшись на виллу Октавии, я заперлась у себя. Хармион, Птолемей, Цезарион, Антилл, Александр, мама и папа. Теперь — Юба. Человек, который все это время заботился обо мне и защищал от врагов, под маской Красного Орла писал о несправедливостях, которые задевали и меня. Отныне ни моя жизнь, ни смерть не имели смысла. Я легла и закрыла глаза. Лучше бы тот, кто убил Александра, пришел забрать и мою жизнь тоже…
Проснувшись, я заметила, что солнце еще и не собиралось садиться. Никто не явился прикончить меня во сне. Из атрия доносился какой-то шум. Я приоткрыла дверь. Октавия с Витрувием взволнованно перешептывались, но в то же мгновение замолчали, уставившись на меня.
Сестра Цезаря собралась с мыслями и с озабоченным видом подошла ко мне.
— Август хотел тебя видеть.
— Правда? — бесстрастно промолвила я. — Он сердится?
— Не знаю. Он очень плох, Селена. Боюсь, что пора готовиться…
У нее в глазах стояли слезы, и я немного смягчила голос:
— Твой брат всегда поправлялся.
— Да, но теперь это лихорадка. Он послал меня за тобой.
Я кивнула, и у нее вырвался вздох облегчения. Октавия ожидала бунта, борьбы, но мне было все равно, что случится дальше. И мы зашагали на виллу Августа, где в атрии собрались уже все более или менее важные люди империи.
— Он хотел тебя видеть, — тревожно сказала Юлия: они с Марцеллом тоже были здесь. — Не знаешь зачем?
Я повела головой из стороны в сторону.
— Думаю, тебя выдадут замуж. — Не дождавшись ответа, она со страхом продолжила: — И ни одна душа не имеет понятия за кого. Кажется, даже Ливия ничего не подозревает. Отец решил привести в порядок свои дела. Он отдал Агриппе кольцо с печаткой.
— Кольцо Александра Македонского?
Собеседница кивнула.
— Значит, наследник — Агриппа?
— Пока Марцеллу не исполнится двадцать лет. — Ее глаза наполнились ужасом. — О Селена! — Юлия нежно взяла меня за руку, но я стояла не шелохнувшись. — Что бы там ни случилось, я всегда с тобой. Все обойдется.
Октавия подвела меня к лестнице и указала наверх.
— Первая дверь направо.
Я поднялась по ступеням, приблизилась к двери. В ушах загудело. Странно, чего мне бояться? Какая разница, что там придумал Август?
Ступив на порог, я вдруг поняла, что попала не просто в комнату, а в кабинет императора, Малые Сиракузы. По стенам висели карты, свитки; каждый свободный клочок пространства был занят какой-нибудь статуей. Бледный как смерть хозяин восседал за столом, ссутулившись, точно старик, который не может согреться.
— Клеопатра Селена, — произнес он и жестом пригласил меня сесть.
— Император Август.
Он улыбнулся, услышав подобное обращение, однако не возразил.
— Знаешь, зачем ты здесь?
Я не стала врать.
— Юлия говорит, вы хотели поговорить о моем браке.
— Да. — Испытующий взгляд так и впился в меня. — Пока я был на войне, ты сделалась настоящей красавицей.
— За это время много чего случилось, — сухо ответила я.
Август поднял брови, однако не вспылил. Как ни странно, в его голосе зазвучали нотки глубокого сожаления.
— Это верно. А ведь «после смерти о человеке напомнит не надпись, высеченная на его гробнице, а доля счастья, которое он принес другим людям».
— Перикл.
Император кивнул.
— Тебе я принес не очень-то много счастья, верно?
Я вонзила ногти в ладони, чтобы не разреветься.
— Но кое-что еще можно исправить, Селена.
— Вы собираетесь воскресить Александра?
Он замешкался.
— Надеюсь, тебе понятно, что взрослый сын Марка Антония и Клеопатры стал бы вечной угрозой прочности Рима.
— Прочности Рима? Или вашего собственного правления?
— Разве есть разница?
— Он даже и не мечтал стать Цезарем!
— В Риме найдется немало людей, которые не мечтают об этом. Но если Сенат предложит поддержку, многие ли способны ее отвергнуть?
Я закусила губу.
— Впрочем, забудем о смерти, — вполголоса продолжал Август. — Я хочу подарить тебе новую жизнь. На родине ты получила прекрасное образование, а здесь показала себя вполне достойной трона. Будь любезна, прими от меня приданое в пять тысяч денариев, — начал он, — и сделайся мавретанской царицей.
Кабинет завертелся перед глазами так быстро, что я вцепилась в подлокотники кресла. И прошептала:
— Не понимаю. Я думала, Юба…
— Слегка заболел? Да, но он молод и очень силен. Такие мужчины быстро выздоравливают. Он здесь — и ждет твоего решения.
Я стремительно поднялась, чуть не опрокинув кресло.
Август улыбнулся.
— Комната в конце коридора.
Не помню, пошла я туда или побежала. Но вряд ли пошла, потому что едва дышала, когда распахнула дверь и упала в объятия Юбы. Правда, я сразу же отстранилась и стала искать следы новой раны.
— Как же так… как же… — только и вырвалось у меня.
Он приложил палец к моим губам.
— Там, у храма, стояли мои друзья. Никакого нападения не было.
— А кровь… — прошептала я.
— Пришлось заколоть быка.
— А твое плечо?
— Думаю, все обойдется.
Он отогнул край туники, чтобы показать аккуратно наложенные учителем Веррием швы.
Передо мной в ярком сиянии дня стоял самый прекрасный в мире мужчина. Должно быть, еще со дня моего пленения Юба знал, что своенравная дочь Клеопатры предназначена ему в жены. А сколько раз я рыдала при нем о Марцелле? Сколько раз упрекала за черствость, когда мой Красный Орел попросту отводил от себя подозрения? У меня защипало глаза.
— Надеюсь, ты собралась поплакать от радости, а не от горького разочарования?
— При чем здесь разочарование? — вырвалось у меня.
— Ну, может быть, тебе нужен кто-то другой.
— Нет. — Я провела рукой по его волосам, заглянула в глаза, полные нежности, и погладила пальцами самое родное на свете лицо. — Мне нужен только ты.
— Я или Красный Орел? — осторожно поинтересовался он.
— Думаю, что вы оба.
— Мятежника больше нет, — предостерег Юба. — Я сделал в Риме все, что мог. Эту войну продолжат другие.
— Например, Галлия?
— И Веррий, и много других прекрасных людей. Рано или поздно Август все равно меня бы заподозрил. Так что, боюсь, твой Красный Орел скончался.
— Скончался? Или решил улететь в Мавретанию?
Он промолчал, и я кивнула:
— Понятно.