Шрифт:
Интервал:
Закладка:
LPI
. – Это немыслимо... – вздохнула женщина, прикрывая глаза ладонью. – Я не переживу этого. – Я тоже так думал, мам. Еще вчера. Женщина отняла ладонь от лица и взглянула на сына: – Что изменилось? Михаил не знал что ответить. – Гото к этому причастен? О чем вы второй день общаетесь? – Мам! – Михаил поморщился, – не надо сейчас о Гото. Он точно не предлагал спасти “Живой проект”, покрыв долги и предоставив бессрочный беспроцентный кредит на время, пока наши власти не поймут, что их дивиденды и наши взятки напрямую зависят от положения компании выше уровня моря. Они снова молчали. Михаил предоставил матери всю необходимую для принятия решения информацию, но прекрасно понимал, как тяжело его принять. Только решившись сам, Михаил четко осознал, что это единственный правильный выход. Он желал матери того облегчения, какое испытывал ныне сам. – Я не знаю, Миша. Я не могу. – Мама, – Михаил дождался, пока мать поднимет на него взгляд. – Это не то решение, которое должна принимать ты. – Ты прав, – неожиданно согласилась она и закивала. – Значит, все? – С “Живым проектом” – все. Это освободит
LPC
и “Foodstuff Synthesizing” от бремя... и меня... освободит. – Освободит тебя для чего? – ухватилась женщина. – Ты же хотела этого, – усмехнулся Михаил. – Но не такой ценой! – Она справедлива. Я сейчас покурю и планирую ехать домой. Если хочешь, могу остаться у тебя подольше. – Нет, не нужно. Я хочу побыть одна. – Тогда до завтра, мам, – Михаил поцеловал сидящую на диване мать. – До завтра.
В слякотных сумерках второй половины дня, вымотавшись на тяжелом и долгом собеседовании, Петр уехал “На холм”. Он хотел уединиться, но даже не предполагал, сколь верное место и время выбрал, чтобы оказаться действительно в одиночестве. Когда рабочий день закончился, в шумном багровом зале начали появляться знакомые. Петр не смог поймать ни одного повернутого к нему лица, никто из приходящих не кидал приглашений присоединиться, не выставлял для него статуса “свободен”. – Привет, Кудасов! – высокий женский голос прозвучал со спины, – я видела тебя сегодня у нас, как прошло? – Ждешь – не дождешься, когда же я стану твоим начальником? – засмеялся он с готовностью и обернулся, благодарный за столь редкое сегодня внимание. – А то! Ты один? – Да, но уже собираюсь уходить. – Жаль, – пожала плечами знакомая и вернулась к столику где-то позади. На самом деле Петр соврал, но потом решил, что действительно хочет уйти. Оставаться в одиночестве среди людей, чувствующих себя виноватыми из-за того, что не могут сделать тебе предложения, было тягостно. Отвечать на вопросы тех, кто хочет, может и уже сделал – еще неприятней. Ему казалось унизительными и сами процедуры собеседований и необходимость менять работу. Он никогда не думал, что окажется в подобной ситуации и даже предположить не мог, как это выматывает. Все повторяли, что собеседование – лишь формальность, но эта формальность тяжко ему давалась. Десять лет назад, когда он смеялся над Мишкой по поводу начала работы с Юрием Николаевичем раньше него, Петр и представить не мог, что когда-нибудь покинет
LPI
. Начав с помощника Юрия Николаевича Королева после института, он стал первым и единственным замом его сына пять лет спустя, когда Михаил вступил в должность. Даже теперь, больше месяца спустя, он не мог поверить, что с
LPI
его теперь связывает лишь обязательство хранить коммерческую тайну и
LSS
. Сидя в машине, Петр соображал, куда же тронуться. Домой не хотелось. Там ждала сколь любимая, столь же недосягаемая Ольга. Ее присутствие изводило. Сделанное Ольгой предположение не было таким уж бредом, как поспешил ответить Петр. Нет, она никогда не была лишней и что бы ни сделала, Петр не смог бы возненавидеть ее, но поведение подруги, новые наклонности и совершенно незнакомая жуткая пустота во взгляде пугали. Петр понимал, что ей нужна помощь, но не знал чем помочь. От квалифицированной помощи Ольга отказывалась со свойственной ей рассудительностью и упрямством. – Мэй, поехали на кладбище, – решил Петр. – Хорошо, Петенька, – проворковал поисковик. – Черт, не называй меня так! – Вне памятных дат и праздников люди ездят на кладбище, когда им грустно. Я думала, что такое обращение поддержит тебя. – Ты ошиблась. – Я исправлюсь! Машина тихонько заурчала и тут же тронулась. Петр затемнил очки и откинулся в кресле. Он вернулся домой два часа спустя. Когда дверь за спиной затворилась, Петр обеспокоенно прислушался. В доме было тихо, личного сигнала не обнаруживалось, но пальто висело на месте, и Петр успокоено вздохнул. Поднявшись, он осторожно приоткрыл дверь гостевой спальни, но даже в темноте было заметно, что постель не разобрана. Испуганно выпрямившись, Петр осмотрелся по сторонам. Ольга удалила его из списка контактов, которым позволялось пеленговать себя. Взяв привычку мотаться по клубам, она изводила Петра необходимостью искать ее через знакомых, или проекцией подключаться к кабакам. Петр уже не раз привозил ее домой в невменяемом состоянии. Теперь же, растерянно озираясь по сторонам, он инстинктивно надеялся наткнуться на сигнал, подсказывающий направление подруги. Через четверть минуты, раздраженно смахнув с глаз контакт, Петр все же выбрал направление поиска и пошел в свою спальню. Каково же было его удивление, когда в его кровати обнаружилась ценная пропажа: силуэт подруги мягкими очертаниями виднелся под одеялом. Глубоко вздохнув, Петр осторожно прикрыл дверь и, не включая света, присел на край кровати. – Ты спишь? Ольга не ответила на шепот, тогда Петр отклонился назад и прикоснулся к ее бедру: – Олька? Пройдя в ванную комнату, Петр принял душ и усмехнулся своему отражению. Забравшись в кровать, он привлек женщину к себе и зарылся лицом в ароматные шелковистые волосы. Не важно, что Ольга уснула, не дождавшись его. Главное, наконец, она оказалась здесь, в его постели. Ее сонная покорность пробуждала нежность. Годы немого обожания, яростного желания и любви, не находящей выхода, в эту ночь достигли своего адресата. Засыпая, с любимой женщиной в объятиях, Петр поверил, что теперь все обязательно наладится. 14 Шел восьмой час, когда Петр открыл глаза. В комнате было прохладно и темно. Протянув руку к прикроватной тумбе, он нащупал свои очки и, нацепив их на нос, просмотрел тизеры новостей и имена безуспешно пытавшихся достучаться до него людей, а так же включил кофеварку на кухне. – На улице совсем зима... – заметил он добродушно. Поцеловав любимую в прохладное плечико, Петр натянул на нее одеяло и поспешил подняться, одеться и спуститься на кухню, к горячей чашке кофе. Он вернулся в спальню через десять минут. Поставив маленький зеркальный поднос на тумбочку, Петр повернул жалюзи и впустил в комнату тусклый свет зарождающегося дня. Присев рядом с Ольгой, он положил ладонь на ее плечо и обратил внимание на маленький ингалятор на полу. – Ну, зачем... – болезненно нахмурился он и покачал головой. – Где ты взяла? Я же все выбросил! Взглянув на женщину, Петр потряс ее за плечо и включил ночник. – Олька! – голос выдал страх. – Ты не перебрала? Откинув на спину, Петр прижал пальцы к ее шее и напряженно замер. Несколько секунд спустя мужчина распрямился и, понимая, но не веря, отошел от кровати. С минуту изучая ее профиль, спокойное бледное лицо и бездыханную грудь, Петр отчаянно дернул головой и кинулся к кровати: – Ты не могла! Очнись! Ты не могла! Не могла... не могла...
В кабинете Михаила реально присутствовал лишь он, но почти все места за длинным столом были заняты. Последними в собрание включились Лариса Сергеевна Королева и ее нынешний супруг. Их проекции появились одновременно, хотя Михаил точно знал: Николая нет в стране. Он молчал, позволив матери все сделать самой. “Живой проект” ждали длительные и болезненные процедуры. Бедственное положение компании было слишком очевидно, но размышляя о сложившемся намедни пазле, Михаил сомневался, что компанию получится обанкротить без дополнительной помощи. Что-то подсказывало Генеральному директору, что сразу после передачи полномочий временному управляющему, “Живой проект” однозначно начнет всплывать. Собрание заняло около двух часов. Когда отключились финансовый директор и Юлия Владимировна, Михаил поднялся. В тот же момент один из личных контактов подал навязчивый сигнал. – Миша! Сначала он не узнал ее голос. – Мишенька! Это была мать Ольги, Михаил нахмурился: – Что случилось? – Оля... Оленька умерла... – Как? – Ночью, во сне. Не знаю! Она в больнице, то есть в морге! Они должны сказать. Да какая разница, Миша, она умерла! Моя доченька умерла! – Вы дома? Я сейчас подъеду. – Мы в больнице, Петр Алексеевич пришлет маяк. Михаил накинул пальто и, проходя приемную, кинул: – Отмени все сегодня. – И визит к мистеру Гото? – Все! – Хорошо, Михаил Юрьевич. Михаил уже не слышал последней фразы, шагая по длинному коридору до лифта. В какой-то момент он побежал, но потом опомнился. Если это правда... если Ольга мертва, а сомневаться в этом не приходилось, торопиться уже было некуда.