Больше всего на свете Жаклин боялась, что их семья, построенная на обмане, распадется. Встав на ноги, Дэн, безусловно, захочет вернуться в Лос-Анджелес, к своей бывшей невесте. А она останется с Чарльзом одна, так как отец непременно выгонит ее из дома, когда узнает, что его нагло обманули. Когда она думала об этом, ей становилось страшно. Но любовь к мужу оказалась все-таки сильнее этого мелочного страха. Люди ведь выживали и в ситуациях намного хуже, чем она рисовала в своем воображении. У нее же есть шанс подарить любимому мужчине новую жизнь. И еще не известно, как он себя поведет потом. А пока надо решить две практические задачи: как поговорить обо всем этом с Дэном и как уговорить его обратиться к врачу. Правда, самой начинать разговор ей не пришлось. Однажды вечером Дэн сам напомнил ей об обычной процедуре массажа.
— Что-то поясница ноет, — пояснил он. — Наверное, потому, что целыми днями находится в одном и том же положении.
— Конечно, сделаю, — сразу же откликнулась Жаклин. — Вот только уложу Чарли спать.
— Эй, крепыш! — Обратился Дэн к сыну, сидевшему на руках у матери. — Пожелаешь папе спокойной ночи?
— Да! — Радостно ответил тот и потянулся к отцу.
Уайтхорн усадил мальчугана на колени, посмотрел в его бархатные миндалевидные глубокие, как ночь, карие глаза. Ласково подул на легкий пушок темных волос на голове. Чарльзу очень нравился этот ежевечерний ритуал прощания до следующего утра. Он улыбался во весь рот широкой светлой улыбкой и обвивал ручонками шею отца. Говорить он еще толком не умел, но всегда старался сказать:
— Бай-бай, папа!
Дэн тоже улыбнулся, нежно похлопал его по спинке и прошептал ему на ушко:
— Да, родной, бай-бай! Спи сладко-сладко! И пусть тебе приснятся ангелочки!..
Потом поцеловал в пухлую мягкую щечку и отдал его Жаклин.
— Я скоро вернусь, Дэн, — коротко бросила она через плечо, унося с собой улыбающегося Чарльза.
…Пока она укладывала сына спать, ей пришла в голову отличная мысль попробовать сделать Дэну ортопедический массаж вместо обычного. До сегодняшнего вечера она всегда массажировала ему только спину, но если расширить область массажа до ног, Дэну ведь от этого хуже не станет. И так ей не надо будет оправдываться перед ним, заводить ненужные разговоры. Все будет естественно, как будто так и должно быть.
С этого вечера Жаклин делала мужу только такой массаж. Ему это доставляло огромное удовольствие, а она прилагала невероятные физические усилия, чтобы был хоть какой-то эффект. Поначалу обоим было трудно. После одного такого сеанса массажа спина у Жаклин просто отваливалась, а руки болели и распухали так, что к ним было больно прикасаться. Дэн видел все это и ругался на жену, что она только даром растрачивает свои силы. Она же обращала все в шутку, говоря:
— Может, я хочу поставить тебя на ноги…
Он действительно считал, что это всего лишь шутка и злился оттого, что Жаклин понапрасну тратит на него свое драгоценное время и силы. Но она упорно продолжала свое священнодейство, мечтая уговорить Дэна на курс физиотерапии. С тех пор так и повелось: каждый вечер Жаклин делала Дэну ортопедический массаж, а днем между заботами о сыне и хлопотами по хозяйству она продолжала упрямое освоение ортопедии. Наверное, ни один студент медицинского факультета с таким рвением не садился за книжки и учебники, как она. Правда, собирать эту информацию ей приходилось по крупицам, поскольку в больнице в Солт-Лейк-Сити она больше не работала, и ей было трудно придумать предлог, чтобы попасть в город и избежать при этом вопросов со стороны родителей и Дэна, на которые пришлось бы отвечать. Но то ли время было на ее стороне, то ли судьба оказалась на этот раз благосклонна к ее затее, Жаклин все легко удавалось. И она ни разу не пожаловалась ни на боль в руках после массажа, ни на усталость после долгого дня тяжелой работы, ни на ворчание Дэна. Она просто делала свою работу, но не как навязанную обязанность, а как шаг за шагом к исполнению своей безумной заветной мечты — поставить Дэна на ноги. И пусть кто-то скажет, что когда мечты сбываются, они умирают. Пусть. Ведь на то они и мечты, чтобы быть трудно выполнимыми, но все же осуществимыми. И может быть когда-нибудь она увидит своего горячо любимого мужа твердо стоящим на ногах и станцует с ним вальс.
Лос-Анджелес, 1987
Весна 1987 в Калифорнии выдалась дождливой. Дожди лили почти каждый день, так что невозможно было угадать, в какое время дня пойдет дождь. Зонтики приходилось носить с собой постоянно. Джулия сильно простудилась после того, как однажды Джессика вышла с ней на прогулку и попала под дождь. Она и сама сейчас чувствовала себя простуженной, но старалась держаться ради дочки, у которой уже третий день была высокая температура. Из-за этого Джулия плохо спала по ночам, не давая спать ни матери, ни бабушке, ни Анжелине. Три женщины по очереди дежурили в детской. Сейчас была очередь Джес. Ночь выдалась спокойной, и она успела даже поспать в маленьком не очень удобном кресле. В пять утра женщина проснулась неожиданно и увидела в незанавешенное окно, что на горизонте появилась тоненькая полоска света. Близился рассвет; загорался новый день. И, похоже, что эта ночь прошла спокойно; а значит, Джулия пошла на поправку. Эту ночь они пережили благополучно.
Некоторое время Джес посидела в кресле, выжидая, пока все тело пробудится ото сна. Затем сонно, по-кошачьи, потянулась и осторожно встала. Джулия безмятежно спала в своей колыбельке с балдахином, чему-то улыбаясь во сне. Аккуратно, не делая лишних движений, Джес положила ладонь на лоб дочки, чтобы проверить, нет ли температуры. Вечерний жар уже спал. Под ее рукой Джулия перевернулась на другой бок, но не проснулась. Только вздохнула, будто сожалея о чем-то. Женщина невольно улыбнулась, глядя на свою красавицу-дочку, которой очень гордилась и которую очень любила. По ее мнению, ни одна мать в мире не испытывала подобных чувств к своему ребенку, хотя так считали все матери во все времена.
Чем старше становилась Джулия, тем больше все понимали, что она — истинная дочь своего отца — Дэна Уайтхорна. В свои два с половиной года она уже привыкла получать все, что бы ни пожелала. Но при этом никто не посмел бы сказать, что Джулия — избалованный, капризный ребенок. Ее не возможно было не любить — столько в ней было обаяния, перед которым мало кто мог устоять. А она беззастенчиво пользовалась этим, умело, почти, как взрослый человек, находя слабые стороны своих близких. Делала она все это так умно, что люди только удивлялись, откуда в ней все это в ее два с половиной года. Джулия однако всегда в развитии опережала на шаг всех своих сверстников, а ее мать всегда мысленно прибавляла ей полгода. Только так она могла предугадать все уловки дочери. Это и было главным ключом к воспитанию Джулии.