Читать интересную книгу "Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок"

– Ба!.. Разве уже запрещено касаться дамских пальчиков?

– Совершенно запрещено, а вам больше, чем другим. Она сирота…

– Причиной больше, чтобы она взяла любовника. Он заменит сиротке утерянное семейство.

– Ей нужен не любовник, а муж. Хотите быть ее мужем?

– Охотно, после того, как я уверюсь, что мы способны жить в мире. Несогласные супружества так печальны!.. Доверьте её мне, графиня, и если через месяц или через два мы не подерёмся, я на ней женюсь.

– Доверить ее вам?.. Но вы, мой друг, фат! Почему вы думаете, что Мария-Анна захочет вас?

– Ба!.. Я ведь желаю ее, так уж полдороги сделано. Так решено, графиня, вы позволяете?..

– Да нет же, я ничего вам не позволяю… Напротив, я серьёзно рассержусь, Дебарро, если вы к несчастью попробуете обольстить мою крестницу.

– Это другое дело. Извините, графиня! С той минуты, так как это вам может быть неприятно, я отказываюсь от всяких притязаний на мадемуазель Грампэн!.. Рассердить вас!.. О! но, надеюсь, вы не сомневаетесь, что я скорее соглашусь каждый день ходить к обедне…

Вопреки этим уверениям, Дебарро с этого же вечера повел осаду.

Профессора Вожела и Вуамюр учили молодую девушку, – один хорошему языку, другой стилю; Дебарро предложил учить ее пению. Графиня имела слабость согласиться. Каждый день новый профессор проводил два часа с Марией-Анной. Эти уроки были гораздо опаснее уроков Лемудрю. Они, конечно, происходили в присутствии третьего лица, но Дебарро был так ловок и изворотлив. Он беспрестанно изобретал предлоги, чтобы удалить наблюдательницу и тогда… тогда если для формы струны теорбы про-должали звучать, – Мария Анна не пела, она не могла петь и по причине…

Дебарро умолял Марию Анну принять его ночью в своей комнате.

– В доме моей матушки!.. Никогда! – отвечала она.

Что не было дозволено из любви, то дозволили из благодарности.

Мария-Анна со своей крестной матерью была однажды в коляске на Cours-la-Reine, – гулянье, бывшем в моде при Людовике XIII. Был вечер, воздух был нежен; им пришла фантазия выйти из коляски; их окружили пажи и пьяные школьники.

Без Дебарро, который подъехал верхом и который шпагой разогнал этих каналий, сам, впрочем, получив удар ножом в переднюю часть руки, графиня и ее крестница были в опасности не только получить всякого сорта оскорбления, но и лишиться всех своих драгоценностей.

Рана Деббаро была легка; но все таки требовала перевязки и в то время, когда занимались этим в отеле, улучив свободную минуту, Дебарро сказал Марии-Анне сентиментальным тоном.

– Вы видели, для вас я рисковал своею жизнью, и между тем, жестокая, вы меня не любите.

– Я не люблю вас?!.. О нет! я люблю! и сегодня больше, чем вчера.

– Правда? Так позвольте, моя красота, найти вас сегодня ночью в вашей комнате…

– Подумайте, вы ранены…

– Моя рана – безделка… В моем сердце есть другая, более опасная, которую вы одна в состоянии излечить…

– Но как вы устроите?..

– Не беспокойтесь! Я берусь достигнуть вас, не будучи никем встречен. Я прошу от вас только одного, чтобы вы оставили совершенно отворенной вашу дверь. Ну что же?..

Графиня возвращалась.

– Да! – прошептала Mapия-Анна.

* * *

В десять часов Дебарро простился, в одиннадцать прокрался в комнату Марии-Анны. Но как он достиг этого, не возбудив ни в ком подозрения? Вместо того, чтобы удалится он скрылся в кабинете, в котором складывались дрова, соседнем с комнатой Марии-Анны.

Целую неделю он оставался у своей любовницы, ночью в ее объятиях, днем скрываясь за дровами, куда она приносила ему пищу и питьё.

Графиня де Сент Эвремонт удивлялась отсутствию поэта тем более, что самые друзья Дебарро не имели ничего объяснить ей. Его не было в своем отеле; люди отвечали, что не знают где он. Его семейство начинало о нем беспокоится; заговорили об убийстве, о задержании… Без сомнения какие-нибудь злобные монахи, желая наказать его за историю с яичницей, засадили его in расе.

Ночью Мария Анна забавлялась этими предположениями со своим любовником, днём же слушала их, прилюдно выражая сожаление.

"Бедный Дебарро! – повторяла она.– Где бы он мог быть?!.."

Тем не менее Дебарро начал сознавать, что сладостные часы, которые он проводил с прелестной и влюбленной девушкой, не вознаграждали его за ту скуку, которую он испытывал в обществе дров.

– Милая моя, – сказал он в восьмую ночь Марии Анне, – я хочу возвратиться домой.

– Уже! – воскликнула она.

Дебарро внутренне улыбнулся.

"Только эти провинциалки и могут быть недовольны!.."– подумал он.

А вслух произнес:

– Но вследствие этого я не отказываюсь от счастья, к которому я сделал сладостную привычку, и единственно от вас зависит, чтобы мы не разлучались. У меня в предместье Парижа есть жилище, в котором я предлагаю вам достойное вас убежище.

Мария Анна вздохнула.

– Покинуть матушку!.. – произнесла она.

– Ба!.. Немного раньше, немного позже!..

– Это правда! А когда и как привезете вы меня в это убе-жище?

– Когда? Не позже завтрашнего вечера. Как? в коляске, которая в известный час остановится у дверей этого отеля, и в которую вы сядете, постаравшись не быть замеченной.

– Графиня рассердится!..

– На минуту… потом успокоится. Притом, будьте спокойны, она очень уверена, что вы не из тех птичек, которых можно долго держать в клетке. Как вы решаете, моя прелестная Мария?.. Через несколько минут я спасусь, перескочив через стену; желаете ли вы, чтобы мы соединились завтра вечером?..

Мария Анна вздохнула снова. Но она также привыкла к известным наслаждениям.

– В котором часу будет ждать меня коляска?

– В восемь.

– Вы будете сами?

– Нет, не я, но Доменик, интендант Кипра.

– Что такое Кипр?

– Вы увидите завтра, мой ангел.

* * *

«Кипром» назывался небольшой домик принадлежавший Дебарро. Он предупредил XVIII век; у него был уже маленький домик, в котором обыкновенно жили его любовницы… То был храм любви!..

В этом-то храме наслаждений Мария Анна была встречена Дебарро с таким почетом, как будто этот храм, был нарочно выстроен для нее, и как будто желали, чтобы она его никогда его не покидала. Президент Шеври, толстый мужчина, один из лучших друзей Дебарро, такой же viveur, как и он, в сопровождении д’Эльбена, де-Сент-Сорлэн, де-Монтмор, Теофила де-Bиo и четырех или пяти других вельмож и поэтов, все близких друзей хозяина, ожидали молодую девушку у дверей сада, и предшествуемые лакеем, несшим факел, проводили ее до самого крыльца, на котором Дебарро принял ее в объятия.

Ужин был подан, – изысканный ужин, орошенный лучшими винами. Дебарро был тонкий гастроном. За этим то ужином вдохновленный даром пророчества… и опьянения, Дебарро, предсказав своей любовнице самую высокую участь среди куртизанок, нашел необходимым перекрестить ее, вместо Грампэн, что пахло провинцией, ее Шалоном на Марне, в Делорм. Он назвал ее "Марион" (Машенька), "моей маленькой Mapион" в течении восьми дней или скорее ночей

– Привет Марионе Делорм! – вскричал он. – Мария-Анна Грампэн не существует более. Да здравствует Мариона Делорм!..

– Да здравствует Мариона Делорм! – повторили все собеседники.

И Мариона Делорм чокнулась со всеми. Ничто не способно так приглушить угрызения совести, как хороший стол и веселое общество.

Когда в середине ночи одни из гостей удалились, другие же упали под стол, Марион на руках Дебарро вступила в свою комнату.

– Ну! – сказал он. – Не прав ли я был? Не лучше ли нам здесь, чем у твоей крестной матери?

Опьяненная парами шампанского и ароматом цветов, долетавшим из сада, – Марионе казалось, что ее любовник никогда не любил ее так, и что она никогда не любила его с такой силой как в эту сладостную ночь!..

Не прошло и суток, как графиня Эвремонт узнала кто похитил ее крестницу, и куда он увез молодую девушку. Вы полагаете что она позаботилась начать розыски? И не подумала. Мадам де-Сент-Эвремонт кричала в своих салонах, что Дебарро чудовище, что он – кровожадный волк, но спасти овечку от ласки этого волка, она ни на минуту не позаботилась.

И вот Марион Делорм, королева Кипра, – царит посреди молодых вельмож и талантов, из которых каждый изо всех сил старается ей понравиться и похитить у короля. Но Мариана любила Дебарро и пока он казался влюбленным, ей не было причины изменять ему. Дебарро казался таким пять месяцев, потом же он охладел и наконец превратился в лед.

Часто по целым неделям она не видала его. Мариона начала досадовать. Между тем он избегал всех объяснений, которые могли бы произвести разрыв. У Дебарро была своя нравственность в любви, он говаривал, что последний знак уважение, которым мужчина обязан женщине, любимой когда то им, состоит в том, чтобы устроить всё таким образом, чтобы женщина оказалась сама виновата… Когда Марион упрекала его за долгое отсутствие, он отвечал.

– Это не моя вина!.. дела, и дела серьезные!..

От досады, Марион дошла до ярости.